закончил Иштан, но Кравой только улыбнулся в ответ — мимолетная туча
прошла, его лицо снова приняло привычное выражение счастья и
уверенности.
— Значит, буду! — уже весело ответил он, обнимая Аламнэй и ласково
приглаживая ее волосы. — Да, мое перышко?..
***
Эльфина пошевелилась в постели и, поморщившись, что-то испугано
пролепетала во сне. Кравой ласково погладил ее по щеке, напряженное
выражение тут же покинуло детское личико; оно вновь стало безмятежным
и счастливым. Кравой тихо вздохнул. Баловство… Хорошо Иштану
рассуждать! А что, скажите на милость, делать, когда среди ночи у тебя на
пороге появляется маленькое существо, заплаканное и несчастное, и
умоляющим голосом говорит, что ему страшно спать одному?!
Он тихо лег рядом с эльфиной, и, подперев голову рукой, стал
рассматривать ее, и взгляд его теплел по мере того, как он на нее смотрел.
Девочка сладко потянулась во сне и перевернулась на другой бок. Кравой
вздохнул и тихо лег рядом. Моав, Моав — как же тебя не хватает твоей
дочери! Как не хватает тебя всем нам…
При воспоминании о Моав его мысли привычно налились тяжестью. Он
снова вздохнул. Все эти годы он часто думал о маленькой эллари —
особенно часто его мысли возвращались к моменту ее смерти. Она пытался
представить себе, что она чувствовала в момент гибели, в этот короткий, самый последний миг между светом и темнотой, когда клинок хэура уже
вонзился в ее горло… О чем она думала тогда?.. Или же уже ни о чем, а
лишь цеплялась за жизнь, как любое живое существо? Кравой пытался
представить себя на месте Моав, но каждый раз что-то словно
выбрасывало его из этой страшной сцены. Он знал, что это произошло у
Серебристого леса на границе владений хэуров, среди высокой травы с
первым снегом — Кравой неоднократно собирался туда, но никак не мог
решиться: само это место будто не пускало его! Каждый раз, стоило ему
непосредственно задуматься о подготовке к поездке, как его охватывало
такое смятение, что он понимал, что он не готов ехать. Даже заезжая в эти
края по делам, он всегда точно нарочно обходил его стороной, словно не
смея приблизиться к страшному, отмеченному кровью месту.
Лежа в постели, Кравой снова подумал было, что нужно будет обязательно
съездить в Серебристый лес, но в этот же миг Аламнэй опять
пошевелилась, отпихивая во сне одеяло, и он отвлекся от этой мысли.
Глава 5
Три дня солнечный эльф провел в ожидании. Он и сам не знал, чего
именно ждет от приезда своего друга Гердерика. Если так подумать, то
командующий войсками Инкра, столицы озерных эльфов, вероятно, был
наименее подходящей кандидатурой для обсуждения магических вопросов
— особенно, если учесть полное безразличие эльфов-ирилай к магии
вообще. Куда больше их интересовало военное дело — находясь на
северу, под самыми горами, их земли напрямую граничили с территорией
хэуров, и обстановка там всегда была напряженной. И, тем не менее,
кандидатура Гердерика виделась Кравою единственно возможной: в
отличие от Коттравоя, тот был явно не заинтересован в возвращении
янтарной короны, а, стало быть, мог рассуждать трезво и беспристрастно;
Иштан же казался еще слишком юным для таких вопросов — к тому же
Кравой все еще чувствовал за собой некоторую вину после резкой беседы
с молодым эллари. Конечно, можно было и вовсе не говорить ни с кем, но
Кравой был настолько взбудоражен историей с зубцом, что просто не мог
переживать ее в одиночку. Так что оставался только Гердерик…
Едва ли солнечный эльф рассчитывал услышать от него сложные
рассуждения о природе проклятия Кайлала или о возможности его
разрушения — скорее всего, присутствие старого друга было призвано
помочь ему самому собраться с мыслями, а разговор с ним —
сформулировать собственное отношение к тому, что произошло. Так уж
повелось — принятие решений всегда давалось ему проще в компании, чем
наедине с собой, и Гердерик Маграну — простой, как северный пейзаж,
надежный, как гранитная скала, — был, вероятно, лучшей кандидатурой
для такого разговора. Он никогда не говорил лишнего, а если уж и
говорил, то напрямик и без обиняков, и этот бесхитростный, честный ход
мыслей ирилай был симпатичен Кравою, ибо имел способность
распутывать его собственные, порой далеко не столь простые мысли.
Отвоевав в Великой битве в составе знаменитой инкрийской фаланги,
Гердерик, серьезно раненый, но живой, вернулся в озерный город и с тех