быстрее умрет от его руки, чем успеет пустить через нее свои чары.
— Ну, самонадеянности озерным воинам не занимать, как я погляжу!
— Уверен в себе тот, кто уверен в своих друзьях, — ответил Гердерик с
неожиданной серьезностью.
Кравой молча склонил голову.
— А вино у вас все-таки отменное… — заметил на прощание озерный эльф.
Он протянул руку, они обменялись рукопожатием. Проворно собрав вещи и
надев мохнатую шапку и плащ, Гердерик двинулся к выходу;
остановившись в дверях, в последний раз помахал солнечному эльфу
рукой. Кравой помахал в ответ. В следующее мгновение плечистая фигура
озерного эльфа исчезла в темноте, как будто его и не было вовсе. Жрец
солнца некоторое время еще посидел на кухне, затем встал из-за стола,
спрятал обратно свиток и медленно побрел наверх.
***
В коридорах было темно и пусто — краантль уже спали, а эллари ушли в
храм. Тусклый ночной свет струился сквозь резные рамы, рисуя на полу и
стенах узоры из теней; за окнами тихо шелестел, точно лаская камень
стен, ночной ветер.
Старший жрец солнца шел по пустынному коридору; в душе у него царила
путаница, выпитое вино смешивало мысли, противоречивые чувства
клубились в груди, распирая ее и наводя тоску. Может, Гердерик прав?..
Может, он и впрямь устремил силы своей жизни не в то русло? Придумал
сам себе цель и вцепился в нее, как волк в добычу, лишь оттого, что
нужно иметь какую-то цель… От этой мысли Кравою стало грустно и почти
жалко себя. Цель, цель… К чему обманывать себя: какая у него есть цель?
Он так молод, так полон сил, но жизнь его — разве она не бессмысленна?
Пораженный этим выводом, он резко остановился у раскрытого окна, судорожно глотая ночной воздух. Может, в словах ирилай и заключена
высшая мудрость — жить, любить свою кейнару, своих детей и защищать
все, что ты любишь, от зла, которое может ему навредить?.. Любить эту
жизнь, эту ночь, а все эти поиски янтарного венца — лишь бред и
неудовлетворенное честолюбие!.. Опершись руками на подоконник,
Кравой порывисто высунулся наружу.
На улице было как-то по-особенному неподвижно и тихо, небо застилали
мягкие облака; ночь была темная и безлунная, приглушенные шорохи
мягко витали в ней. Что-то необычное было в этой ночи, но что —
солнечный эльф понять не мог… Душистый ветерок внезапно дохнул в
лицо Кравою; зажмурившись, он вдохнул полной грудью. Что за ночь!..
Удивительная, необыкновенная ночь! С такими мягкими, бархатными
тенями. Ночь, созданная для любви! Для поцелуев и тихого шепота…
Голова Кравоя кружилась от вина. Откуда-то из темноты вдруг донесся
звук далекой песни — в Круге песен настало время музыки и красоты.
Сердце дернулось в груди краантль, словно отозвавшись на этот тихий зов.
Как же давно он не слушал песен! — живых голосов, поющих о любви.
Что-то вдруг заболело в груди — так тонко и тихо: он вдруг почувствовал,
как сильно ему хочется любить… То, что он так долго пытался задушить в
своем сердце, выплывало, выманенное далеким голосом — ему хотелось
кричать, что он хочет любви, жаждет ее! Жаждет страстно, всем своим
существом, всей нерастраченной молодостью, всем своим непролившимся
жаром!
Минуты проходили, а он все стоял у распахнутого окна, вдыхая в легкие
теплую ночь и слушая доносившееся пение. И чем дольше он внимал
далекому голосу, тем сильнее волновалось сердце — от пения, от выпитого
вина, от теплоты ночи… Чувства, смутно витавшие в его душе, обрели,
наконец, форму: любовь! — огромная, всеобъемлющая, не обращенная ни
на кого в отдельности, но проливающаяся в мир, касаясь каждого
существа, каждой вещи в нем! И это внезапно нахлынувшее ощущение
любви трепетало так сладко и ласково, что хотелось плакать от полноты
чувств!
В смятении и растерянности Кравой отступил от окна — где?! Где искать
ему любви?! Где искать то, что давно умерло? Ночной ветер тихо
прошелестел в ответ, коснувшись лица, но ответа не принес. Желание
нежности снова нахлынуло на Кравоя, став невыносимым — он чувствовал,
что ему просто необходимо излить на кого-то свою любовь, влить в чью-то
жизнь, облегчив сердце лаской, как набухшее грозой небо исходит
дождем. Образ дочери всплыл перед глазами Кравоя — что-то словно
кольнуло в самое сердце! Его Аламнэй! Можно ли любить сильнее, чем он
любит ее?! Можно ли беречь больше, чем он бережет свою девочку?