легче отдают их…
Соик с интересом слушала, склонив голову и глядя из-под опущенных век
мимо него на цветы. Когда он закончил, заметила:
— Ты так хорошо разбираешься в травах — я думала, только логимэ так
интересуются ими.
— Мне нравится раскрывать их тайны, — с чувством произнес Иштан, и его
синие глаза загорелись. — Порой мне кажется, что растения — это знаки,
посланные нам Эллар, знаки ее помощи нам! Каждое растение обладает
каким-то особенным свойством — одно способно утешить боль, другое
дарует спокойный сон, или, наоборот, бодрость, но эти свойства — не
явные, их нужно уметь разглядеть… Каждый цветок — словно маленькая
тайна, которую нужно разгадать; это — как игра, в которой можно
использовать свои знания!
Лесная эльфа медленно покачала головой.
— Мне казалось, велларов занимают менее осязаемые материи — вы ведь
работаете со светом луны…
— Да — и это очень интересно, совмещать возможности виденья с теми
силами, которыми обладают растения. Такое лечение оказывается намного
более эффективным.
— Любопытно… А чем еще занимаются веллары?
— Ну… — Иштан замялся; его взгляд вдруг остановился губах певуньи; с
тех пор как он еще утром, в замке, обратил на них внимание, они казались
ему самой прекрасной среди всех черт ее лица: вся ее красота, вся ее
сущность словно свелась для него к этим, похожим на цветок, губам! Он
нервно сглотнул, с трудом отвлекаясь от них:
— Ну, это… это трудно объяснить. Мы как будто передаем силу Эллар в
этот мир — тем, кто в ней нуждается. А мэлогрианы — что они делают?
Тоже работают с силой?
Соик задумалась, потом, немного помолчав, сказала:
— Нет, мы не берем ничью силу — скорее, настраиваем свои тела и души
так, чтобы их вибрации совпадали с вибрациями окружающего нас мира —
деревьев, цветов, животных.
— А как же виденье?!
Она тихо рассмеялась — у нее был удивительный, похожий на воркование,
тихий смех; в нем Иштан с волнением уловил все те же трепетные нотки…
— У логимэ нет виденья. Мы просто чувствуем все то, что вы видите —
чувствуем намного сильнее, чем другие эльфы, и стараемся постоянно
быть в равновесии с тем, что чувствуем.
— Удивительно! — искренне изумился Иштан. — А если вы почувствуете
что-то плохое... ну, там, боль, страдание — что тогда?
Лесная эльфа опустила глаза, теплое выражение сбежало с нежного лица.
— Тогда нам придется испытать их на себе…
Иштан вдруг почувствовал — не увидел, а, как ему показалось, именно
почувствовал! — как ее объяла внезапная грусть. Обеспокоенный, он
склонил голову, заглядывая в лицо логимэ; точно привлеченная его
взглядом, та подняла глаза. Странное ощущение охватило веллара — ему
вдруг показалось, что он смотрит в зеркало. Почти с изумлением он
узнавал в стоящей перед ним логимэ собственные черты: ее чуткость,
спокойствие, постоянное ощущение подспудно текущих мыслей — все это
было невероятно знакомо! Даже некоторая уклончивость ее слов была ему
понятна и близка! Ему вдруг показалось, он способен ощущать, что она
чувствует — даже не ощущать, а как будто слышать, словно тонкий, почти
неуловимый звук, доступный лишь по-особому настроенному слуху…
Сердце бешено заколотилось в груди Иштана — чувство, испытанное еще в
тот первый вечер в Круге песен, охватило его с новой, огромной силой; он
вдруг почувствовал себя ужасно близким этой девушке! Не в смысле
открытости мыслей и сердца, а, скорее, наоборот, в общей затаенности
чувств, в тонкости характеров, в их почти болезненной тактичности. И в
этом ощущении схожести Соик уже представала в его воображении не
столько как женщина — они были словно двое близнецов! Он ощущал, как
все его существо тянется к ней, точно притягиваемое какой-то
пронзительной родственностью; ему невыносимо хотелось подать знак,
который позволил бы лесной эльфе узнать его. «Я такой же, как и ты!» —
хотелось прошептать ему — хотя нет! — он не стал бы говорить ничего! Он
бы просто молча прижался лицом к ее мягким волосам и стоял бы так,
ощущая, что она без слов все понимает, все чувствует… Одна мысль о
такой возможности окатывала Иштана, как волна, выбрасывала куда-то за
пределы видимой части мира, и там начиналось что-то другое — настолько
тонкое, хрупко-непрочное, настолько восторгавшее молодого веллара, что
он боялся заглянуть туда даже мысленно.
Лесная эльфа словно поняла его волнение — отвела глаза и, ничего не
говоря, пошла дальше — и это было сделано так естественно и тонко, что
Иштан снова ощутил прилив горячей благодарности. Молча, они
продолжали углубляться в лес. Лунный эльф шел, почти касаясь плечом
логимэ; все время пока они шли, волнующее предчувствие продолжало
шириться в его душе — предчувствие свершения чего-то огромного и
невероятного в своей значимости! Оно еще более обострялось оттого, что
порой, когда он ловил изумрудный, прозрачный взгляд Соик, ему вдруг
казалось, что она тоже ощущает происходящее сейчас между ними…
Однако в следующее же мгновение ее глаза опускались — она словно
ускользала от этого чувства, витавшего в воздухе и успевшего так прочно
опутать веллара; ускользала, тем не менее, не отклоняя его окончательно, а лишь мягко отступая назад, в свой тайный мир, скрытый от чужих глаз,
точно потаенный цветок…
С удивлением для себя самого Иштан вдруг понял, что вовсе не желает
вторгаться в этот скрываемый от него мир. Более того, предчувствовал, что
подобное вторжение непременно нарушило бы душевный покой Соик, а
потому еще меньше стремился к нему. Смотреть на нее, чувствовать
присутствие необыкновенного, волшебного мира, полного пьянящего
запаха промокшей коры, сосуществовать с ним, не нарушая его границ —
это казалось молодому эллари высшим счастьем!.. Голос Соик вернул его к
действительности:
— Тебе нравится жизнь в замке?
— Не знаю — я привык к ней и уже не представляю себе иной. А ты? — ты
ведь тоже часто бываешь там…
— Я прихожу к Песне Полей.
— К Аламнэй?
— Ну да, к той девочке. Я увидела ее как-то раз в замковом саду, она
выглядела словно… словно у нее есть что-то, мешающее ей быть
счастливой. Мне захотелось помочь…
— Ее мать умерла, так и не увидев ее, — тихо объяснил веллар. — Она
была моей сестрой.
— А тот эльф, который бывает у нее? — быстро спросила Соик — Иштан с
удивлением заметил, как по ее спокойному лицу вдруг пробежала странная
дрожь. — Такой, высокий…
— Ее отец, Кравой, старший жрец солнца!
Лесная эльфа опустила глаза, на ее лице появилось какое-то странное,
почти испуганное выражение.
— Он пугает меня, — не поднимая глаз, тихо проговорила она. — У него
такой тяжелый взгляд…
— Ну что ты! — он замечательный! — запальчиво возразил веллар. — Ты
просто плохо его знаешь — я подружу вас!
— У логимэ мало друзей в городе, — все еще не поднимая глаз,
проговорила она, и снова Иштану послышалась тревожная нотка в ее
голосе. Иштан хотел сказать еще что-то в защиту друга, но не успел — они
уже пришли.
Молодой, без подлеска осинник казался светлым и как будто хрупким.
Стройные деревца чуть заметно качались под ветром — в их дружном
качании было что-то радостное, молодое. Недавний разговор был тут же
забыт Ишаном; он прошел немного между деревьев, затем остановился,
указывая рукой на небольшой, поросший мхом холмик: несколько
невысоких, изящно изогнутых дугой стеблей возвышались на нем; они
отдаленно напоминали ландыши, темно-зеленые листья имели легкий
сизоватый налет, под сводом стебелька свисали, точно бусы, такие же