звенела арфа, так же внимали пению растроганные гости, и лишь немногие
из них были моложе его. Ничего не изменилось — это он заперся от всего
мира, точно медведь в берлоге! Заперся, ибо в глубине его души слишком
свежа была память о вечерах, проведенных здесь с Моав. Но теперь она
уже не имела над ним власти! — Гнет печали последних лет спал с плеч
Кравоя, словно тяжелый плащ; ему стало легко и свободно…
Певец допел очередную песню, передал арфу соседу, наступил перерыв.
Эллари, краантль и логимэ снова зашумели, точно пчелиный улей, чья-то
рука протянула через плечо Кравою бутылку с остатками вина. Жрец
солнца взял ее, отпил, протянул Соик, та покачала головой.
— Я никогда не пила вина…
— Ну, так никогда не поздно начать, — улыбнулся Кравой.
Все еще немного растеряно косясь на него, Соик осторожно взяла бутылку,
сделала глоток. Мгновение она сидела, застыв и точно прислушиваясь к
чему-то, затем улыбнулась.
— Краантль, наверное, должен очень нравиться этот напиток — он похож
на солнечные лучи, растворенные в воде.
Кравой со смехом притянул ее к себе, поцеловал в пахнущие хвоей
волосы, затем допил то, что оставалось в бутылке. Где-то рядом с ним
раздался взрыв веселого смеха, откуда-то взялось еще вино… Еще никогда
оно не казалось Кравою таким вкусным — в меру сладким, в меру терпким.
Он пил и смотрел на губы Соик, розовые, теплые, на ее глаза,
потемневшие от темноты ночи и слегка затуманенные вином, и когда они
обращались к нему, их взгляд становился глубок и нежен. И этот взгляд
проникал куда-то под ребра Кравою, и томил, и растапливал его сердце. А
может, это все вино… Он уже и забыл, как оно разгоняет кровь, кружит
голову!..
Он чувствовал, как тепло разливается по телу — от вина, от жара костра,
от легких соприкосновений их тел… Что-то легко кружится у него в голове,
он жадно ловит случайные, краткие прикосновения Соик, и они заставляют
его дрожать. Он ведь всего раз насладился ее телом, и то был настолько
взволнован, что мало что запомнил с той ночи; разве что глаза —
прозрачные, умоляющие, полные покорности и мягкости… Он бросает на
логимэ жаркие взгляды и чувствует, как волна желания накатывает на
него, а сердце замирает от волнения. Они уже принадлежат друг другу, но
все еще не могут сполна высказать свою любовь! Вокруг столько гостей,
столько любопытных глаз, веселых голосов — они становятся преградой
между ними, заставляя довольствоваться случайными мгновенными
прикосновениями и взглядами… Как бы Кравою хотелось, чтобы они все
исчезли, оставив его наедине с лесной эльфой! Но в следующее же
мгновение его мысли меняются — как же все-таки хорошо, что они все
собрались… Смех, шутки, музыка — как ему не хватало всего этого! Ведь
он так же молод, как и они! Так же, как и они, хочет жить, хочет любить и
слышать в ответ слова любви!..
После перерыва начались танцы. Пары стали выходить в центр круга, к
огню — сначала робко, затем все смелее. Кравой украдкой взглянул на
Соик; почувствовав взгляд, она обернулась, в густой зеленой глубине ее
глаз словно качнулось что-то, уголки розовых губ дрогнули.
— Может, потанцуешь со мной? — спросила она.
Как будто давно забытый запах коснулся лица Кравоя от этих слов: он
ведь когда-то так любил танцевать! Он смущенно усмехнулся.
— Да я уже сто лет не танцевал!
Соик продолжала улыбаться, взглядывая прямо ему в глаза долгим
взглядом.
— Сто лет для эльфа — не так уж и много…
Жрец солнца почувствовал, как жар начинает подниматься от его стоп, по
ногам, к бедрам — он вспоминал это ощущение! Ощущение особенного
танцевального зуда, желания двигаться в ритме музыки, пока этот ритм не
войдет в тело, не завладеет им, не забьется в сердце! Он быстро поднялся
и подал Соик горячую руку.
— Идем!
Секунда, и они уже были в самом центре танцующих. Как же давно он не
танцевал! Его тело сбросило скованность, что держала его в плену
последние годы, снова стало гибким, легким, полным сил. Оно двигалось,
подчиняясь музыке, легко и естественно, как ветвь дерева, послушная
дуновениям ветра. Мир мелькал в глазах Кравоя, вращался, точно
подхваченный вихрем танца. Мир, полный счастья, улыбок, поцелуев,
полный страстного шепота в сладкой темноте ночи. И весь этот мир свелся
для него к одной единственной женщине — его кейнаре, такой неодолимо
влекущей, той, что танцевала сейчас с ним и улыбалась, ловя его взгляд
по ходу танца.
Они танцевали — один танец, затем еще один и еще… Потом пили вино,
снова танцевали… Кравой уже не замечал течения времени. Чувствуя
покорную нежность сидящей рядом Соик, он ощущал, что любим, и от
этого в душе словно просыпалось что-то доселе погребенное и теперь
волшебным образом оживающее. Ему было хорошо, рука Соик в его руке
была такой теплой и мягкой. Он пил, и чем больше он пил, тем молчаливее
становился. Не оттого, что ему нечего было сказать — о нет! — скорее
оттого, что чувствовал, как бессильны и убоги слова, и как огромно,
бесконечно огромно то, что переполняет его сейчас…
Осенняя ночь плыла под бархатно-черным небом, и они оба плыли в ней, в
ее мягкой утробе, своей темнотой отделившей их от всего мира, сжав его
до освещенного костром пятачка земли. Ночь проплывала, усеянный
звездами купол вращался, точно зацепившись за верхние ветки могучего
дуба, близилось утро… Сонные гости начинали расходиться.
Счастливый и усталый, Кравой шел между Иштаном и своей кейнарой, держа обоих за плечи, и ничто в нем не напоминало могущественного
жреца солнца — он был скорее похож на одного из загулявших молодых
краантль, коими всегда полнился Рас-Сильван в этот час.
Иштан проводил их до их этажа.
— Соик, ты не находишь, что наш больной идет на поправку? —
поинтересовался он. — Похоже, Круг песен влияет на него благотворно…
— Лечебное действие музыки — давно доказанный факт, — с шутливо
серьезным видом согласилась певунья.
На этом они и расстались; опираясь друг на друга, Кравой и его кейнара
добрели до своей комнаты, спугнув по дороге мирно дремавшего
стражника.
— Расшумелись тут! — ворчливо возмутился тот, не признав Кравоя. —
Утро скоро, а они все шумят…
Кейнары переглянулись — приступ смеха накатил на них одновременно.
Давясь им и стараясь не смотреть на сонного стражника, чтобы не
ухудшить ситуацию, они быстро двинулись вперед по коридору. Так, между
взрывами смеха и попытками успокоиться, добрались до комнаты Кравоя;
жрец солнца некоторое время ковырялся ключом в замке, пока не понял,
что тот открыт.
— Останешься сегодня со мной? — прошептал он, касаясь губами темных
волос логимэ.
— Если ты пригласишь…
— Я приглашаю…
Терпкий, свежий запах хвои донесся до Кравоя, вильнул, коснувшись его
лица, точно дразня. Соик! Любимая!.. Нестерпимое желание тут же
охватило солнечного эльфа с ног до головы, точно пламя. Он рывком
прижал певунью к дверному косяку — от нее пахло дымом костра и
сладким вином. Как долго он ждал этого момента!.. Обхватив руками плечи
логимэ, он впился поцелуем ей в губы. Ах… Знакомая дрожь пробежала по
телу Соик, затем еще раз, сильнее. Кравой почувствовал, как ее пальцы
вплетаются в его волосы, гладят лицо, шею… Ему стало жарко. Разомлев от
счастья, он долго и страстно целовал Соик, прижимая к дверному косяку, а
она закрывала глаза, все ниже и ниже опуская темные ресницы, а когда
поднимала их, то взгляд ее был туманным и непрозрачным.
— Соик, моя любовь… мой ночной цветок! — шептал жрец солнца в
щемящей, почти предсмертной истоме. — Где же ты была все это время?!