— Здесь, в Рас-Сильване…
— А где тогда был я?.. Почему я не видел тебя?!..
Его торопливые руки шарят по ее телу, прижимаясь горячими ладонями.
Ах, как она дрожит! Точно листок под ветром! Распаленный страстью,
солнечный эльф увлекает ее в комнату… Он не запомнил, как закрывал
дверь, не запомнил, как они оба очутились на полу. Запомнил лишь ЕЕ —
как она дрожала от его прикосновений, как блестели из-под опущенных
ресниц зеленые глаза, и его собственное отражение в них, так поразившее
его. И еще теплую кожу, розовые губы — такие мягкие и свежие! — и
слетающее с них тихое частое дыхание. Соик! Соик…
Глава 9
Все время с того утра, когда он встретил Кравоя с букетом роз, старший
веллар Рас-Сильвана жил, охваченный тяжелым оцепенением. Он не
негодовал, не бился в отчаянии, не спрашивал, когда и как это могло
произойти, он даже не злился, — то, что он узнал, было больше всех его
чувств. Все кончилось для него; теплый светящийся шар, лелеявший его,
лопнул, как мыльный пузырь. В какие-то мгновения случившееся казалось
сном, глупой шуткой судьбы, ужасающим недоразумением, но мгновение
проходило — он понимал, что все действительно случилось, и случилось
навсегда.
Один звук любимого имени вонзался в сердце, точно стрела, заставляя
испытывать невыносимую боль. Ему теперь приходилось часто встречать
Соик в замке, и каждая эта встреча была для него пыткой. Он не мог
смотреть на нее, не страдая, не мог не замечать, как она изменилась — не
робкая девушка, постоянно опускающая взгляд, но молодая женщина —
прекрасная, расцветшая, словно цветок, в полном обладании своих сил.
Видя это, он все яснее понимал, что она утрачена для него, — то, что
могло быть с ними обоими, та возможность единения утрачена, и вслед за
этим пониманием помимо его воли являлась ревность. Она терзала
молодого эллари, вгрызаясь в самое сердце, порождая в воображении
мучительные картины: ему представлялась Соик в объятьях солнечного
эльфа, как тот целует ее, срывает одежду, как она покорно отдается ему.
Эти сцены сводили Иштана с ума — он понимал, что унижает логимэ
подобными мыслями, унижает себя самого, но отринуть их от себя было
почти невозможно. Гнев поднимался в нем: он сердился — не на Соик, нет!
— как он мог сердиться на нее?! — он роптал на саму судьбу! То, что
совсем недавно виделось ему движением самого рока, теперь казалось
жестокой насмешкой. Неужели ничего не было?! — Неужели те признаки
теплоты, которые ему привиделись в лесной эльфе, были лишь таким же
естественным и бесстрастным ответным движением, как шорох ветвей под
ветром?! Он мучился, он недоумевал, он старался победить собственную
обиду — и не мог, и все же, когда его чувства, казалось, окончательно
зашли в тупик, он нашел силы сделать это…
Три ночи напролет он провел в храме Эллар — один, запершись и не
пуская к себе никого. Никто и никогда не узнал, что происходило в его
душе в эти три ночи, о чем он молил великую Эллар или о чем спорил, но
когда он, наконец, на утро четвертого дня встал на пороге святилища, его
лицо было осенено каким-то нездешним спокойствием и светом, а из глаз
лилась такая пронзительная, такая невероятная синева, что выдержать
этот взгляд не представлялось возможным.
Этот день стал началом его восхождения как князя Рас-Сильвана, превратившего впоследствии доверчивого юношу в одного из самых
сильных велларов, которых когда-либо знал лунный город, в избранного
сына грозной богини, спокойного, с неизменно благожелательной тонкой
улыбкой на прекрасном лице — и у этой улыбки был привкус льда, а в его
спокойствии — что-то от холодного блеска полнолуния…
Но пока Иштан Ардалаг был лишь в начале великого пути, и очень многое
еще предстояло ему узнать. С этого дня он с головой погрузился в работу
храме — уже в качестве полновластного старшего веллара. Целый мир
открылся перед ним с обретением серебряного ключа — мир
захватывающий, величественный, который он много лет созерцал, но в
который до сих пор полностью не был допущен, и вот теперь Иштан с
упоением познавал его тайны, с каждым днем открывая все новые
горизонты знаний.
Его жизнь круто переменилась за короткий срок — столько всего
одновременно произошло с ним, что переживания переплетались в душе,
наслаиваясь друг на друга и обгоняя друг друга. Не успел он прийти в себя
после кейны Кравоя и лесной эльфы, как его уже ожидало новое
испытание — первое торжественное действо в новой должности…
***
Как и все дни годового солнечного оборота, осеннее равноденствие было
важным праздником для эльфов. Это был второй день в году после
весеннего равноденствия, когда две великие силы, обеспечивающие жизнь
всего живого — силы Луны и Солнца — на короткое время сравнивались, а
темнота становилась равной свету. И хотя праздники равноденствия
отмечались не так бурно, как солнцестояние, они были не менее важны —
просто они были иными: размышления, воспоминания о прожитом
времени, приведение в порядок мыслей и чувств — вот что наполняло их…
«Время доЛроги» — так еще называли равноденствие: в этот день,
уравнявшийся с ночью, грань между мирами истончалась, и живущие по
эту сторону могли послать весточку своим близким, отплывшим на острова-
без-времени. С самого утра эллари и краантль выходили за городскую
стену и шли к ближайшим рекам и ручьям, держа в руках небольшие
корзиночки. Внутрь корзинок укладывали цветы, букетики осенних ягод, а
также мелкие поделки и украшения, любовно сделанные собственными
руками — все, что живущие хотели передать своим ушедшим близким;
пущенная на воду, такая корзиночка уносила дары за грань мира, туда,
где их могли принять те, кому они предназначались. Тихо и молчаливо
эльфы отдавали волнам заботливо собранные подарки, и их глаза еще
долго смотрели вслед удаляющемуся пятнышку на воде — полному любви
и печали привету из мира живых. Задумчивые и тихие, дети луны и солнца
возвращались в город, взволнованные мимолетным прикосновением того
иного, тайного мира, в который всем им надлежало уплыть, но который так
ревниво хранил свои секреты.
Однако печаль их была обычно недолгой: стоило им только пересечь черту
города, как ощущение праздника охватывало их. Дойдя до своих домов,
они принимались поспешно наряжаться, чтобы успеть увидеть одно из
самых красочных действ в году: называемое «Поднесением дара», оно в
образной манере отражало смену светил, происходящую в этот день.
Солнце, поившее землю своими лучами на протяжении лета, уступало луне
— начиная с осеннего равноденствия, его власть стремительно
уменьшалась, вплоть до «смерти» солнца в самую длинную ночь года —
праздник зимнего солнцестояния. Сила же Эллар, наоборот, начинала
расти — ночи становились все длиннее, постепенно захватывая минуты и
часы дня, а вместе с этим землю окутывали холод и белизна — неизменные
черты лунной богини.
Естественно, больше всех этому празднику радовались эллари — ведь
наступало их время! Время длинных ночей, вечерних песен, тайных
свиданий в бархатистой тьме… Убранные в лучшие костюмы, в
большинстве своем голубого и синего цветов, столь любимых эллари, с
серебристыми лентами, вплетенными в струящиеся белые волосы, дочери
и сыновья Эллар стекались на площадь перед замком: вскоре здесь должно
было произойти главное событие дня — встреча двух магов — старшего
веллара и старшего жреца-краантль. Как бы передавая власть, тот из них,
сила чьего светила с этого дня шло на убыль, должен был преподнести дар