сияющую холодной, бесстрастной, совершенной красотой. Огонь и лед,
порыв и молчание, яркие явления чувств и сумрачность тайны — в этот
день они и впрямь были воплощениями тех сил, которым служили их
народы…
Затаив дыхание, зрители смотрели, как старшие маги сходятся шаг за
шагом. Наконец, они остановились друг перед другом в центре круга. Конь
в тяжелой попоне перешагнул копытами и замер — над площадью
воцарилась полная тишина. Иштан взглянул в лицо стоящему перед ним
краантль, странное чувство охватило его — он не находил в чертах перед
собой черт своего друга! Черные, горящие глаза, такие неестественно
яркие и пронзительные — он не узнавал их взгляд… И это новое, странное
обличье солнечного эльфа обрушилось на него каким-то удивительно
пронзительным осознанием собственной судьбы. Он словно взглянул в
зеркало: с необычайной ясностью вдруг ощутил, что он — СТАРШИЙ
ВЕЛЛАР! Именно сейчас! Не тогда, когда ключ Эллар впервые коснулся его
руки, и даже не тогда, когда он сегодня принимал одежды из рук лунных
жрецов: нет! это осознание пронзило его здесь и теперь, на глазах у
своего народа, в день, когда свет равен ночи.
Кровь десятков поколений дома Сильвана взыграла в нем, пронизывая
тело острым, прозрачным холодком. Все, о чем говорили ему перед
выходом, вдруг стало ясным, как день — более того, оно вдруг обрело
осязаемость, став самим его телом. Он больше не играл свою роль — он
был тем, кем хотели видеть его сотни эллари, и это преображение
поднималось откуда-то из самой глубины его естества, меняя сам его
облик. Это оно выровняло его осанку, придав ей особую, неподражаемую
прямоту и статность, оно подсказало, каким должен быть взгляд, как
должно нести роскошный костюм…
Кравой сделал шаг вперед и, не отпуская повод, преклонил колено перед
ним, ровно опустившись в своей блистающей золотом одежде. Короткий
поклон головы, и он снова поднялся. Взглянув в лицо веллару
подведенными глазами — такими непривычно темными и пугающе чужими
— рукой в перчатке протянул повод; Иштан — тоже в перчатке — принял
его. На секунду они замерли лицом к лицу посреди площади; солнечный
эльф сделал маленькое, заметное лишь им двоим движение глазами вниз
— Иштан поспешно склонил голову в поклоне… В следующее мгновение
площадь взорвалась радостными возгласами — эллари и краантль бурно
приветствовали новое светило! Пройдет полгода, прежде чем оба жреца
снова окажутся на этой площади, и тогда старший веллар склонит колено,
преподнеся в дар солнцу белого, точно диск луны, быка с рогами,
сияющими серебром, — и мир оживет, согретый дыханием весны. Но пока
что холодная Эллар набирала силу, сковывая своим сиянием реки и озера,
выбеляя поля, рассыпая свои лучи искрами снега, сияющими в холодные
лунные ночи под куполом неба, усыпанного мириадами звезд…
Жрец солнца снова чуть заметно перевел взгляд, указывая глазами на
группу велларов, стоящих за спиной Иштана. Лунный эльф развернулся и
под ликующие возгласы двинулся обратно — так же спокойно и с
достоинством, как пришел. Рыжий скакун важно вышагивал за ним.
Поравнявшись с группой велларов, Иштан передал повод одному из них и
развернулся лицом к собравшимся. Он чувствовал в душе необычайное
вдохновение и легкость, словно сошедшие вдруг на него, недавняя
скованность и смущение были забыты. Он поднял руку, все тут же
замолчали.
— Великая Эллар принимает этот дар в знак своей милости к лунному
народу! — ясно возгласил он. — Пусть же она благословит каждого из вас,
а ее сияние обратится в ваших сердцах в любовь, и пусть эта любовь
станет вашим теплом среди холода надвигающейся зимы! Ан синтари
Эллар!
— Ан синтари! Ан синтари!!! — со всех сторон зазвенело в ответ — город
принял своего нового веллара…
Иштан опустил руку, давая понять, что торжественная часть окончена, и
можно начинать веселье. Толпа тут же зашевелилась, открытое
пространство, где только что происходила встреча, мигом заполнилось
празднично одетыми эльфами, где-то заиграла музыка.
Веллары снова обступили Иштана, взяв в живое кольцо. Иштан понял, что
пора возвращаться в храм, чтобы переодеться. Их лунная группа уже
двинулась было прочь с площади, когда через стену велларов Иштан вдруг
увидел высокую фигуру Кравоя — сопровождаемый нахмуренными
жрецами из храма Краана, точно стражами, тот пробирался к нему.
Веллары скривили лица, недовольные тем, что их шествие прервали, но
ничего не сказали, жрецы-краантль были так же недовольны вольностью
своего начальника, но тоже молчали. Кравой тем временем подошел к
лунному эльфу: с привычной улыбкой он снова был похож на себя,
несмотря на необычный раскрас на лице и цвет волос.
— Ну как тебе твой первый выход?
— Кажется, все прошло более или менее гладко, — улыбнулся в ответ
Иштан. — Да, кстати! — спасибо тебе… А то бы я там так и стоял, как
олень!
Кравой рассмеялся.
— Олень с конем! — самое необычное зрелище, которое я когда-либо
видел!
Иштан тоже засмеялся.
— Скоро начнутся песни в Круге — ты пойдешь? — спросил он, но Кравой
только опустил глаза — его лицо вдруг приняло печальное выражение.
— Я хочу сходить на реку, — тихо произнес он, — послать весточку Моав.
И другим тоже: отцу, матери…
Иштан тоже опустил глаза.
— Можно мне с тобой? — так же тихо попросил он.
— А как же песни? — не удержавшись, улыбнулся Кравой.
— Они ведь каждый вечер бывают, а вот равноденствие…
По губам Кравоя снова пробежала улыбка.
— Ну тогда — по храмам! — Переоденемся, смоем с себя эту гадость! А
главное, снимем это…
Он вдруг скроил недовольную гримасу и с омерзением потряс рукой в
перчатке, тем самым еще больше усилив недовольство зорко следивших за
ним краантль.
— Терпеть их не могу! Точно целуешься через мешок!
Друзья рассмеялись, жрецы обоих храмов насупились еще сильнее,
продолжая хранить укоризненное молчание.
— И часто ты целуешься через мешок? — поинтересовался Иштан.
— Нет, — скривился краантль, бросая убийственный взгляд на своих
стражей. — Но я два раза в год надеваю перчатки. В общем, встретимся у
городских ворот…
***
К облегчению Иштана, процесс разоблачения занял куда меньше времени, чем одевания: по-прежнему не разрешая раздеваться самостоятельно,
веллары сняли с него торжественные одежды, жрицы-эллари ловкими
движениями смыли краску с лица и волос, после чего Иштан почувствовал
себя значительно лучше. Когда же ему выдали привычную одежду, он
успокоился окончательно. Уже в обычном виде быстро, но с любовью
собрал в храме небольшую корзиночку с цветами, срезанными в
небольших горшках, стоящих подле статуи Эллар, и дополненными
священными ветвями омелы, поднесенными богине, и вышел из храма.
Кравой уже ждал у ворот. Стражники даже не взглянули на них,
поглощенные обсуждением сегодняшнего «Поднесения дара» —
неприметные в будничном одеянии, двое старших жрецов вышли за город.
Весь путь до реки они преодолели в каком-то тяжелом молчании. У берега
остановились; Кравой достал из-под плаща небольшую плетеную
корзинку: внутри были сложены цветы и плоды — темно-зеленые веточки
багульника, гроздь рябины и нежная, вся в желтой пыльце, ветка мимозы.
— Это были любимые цветы моей матери, — сказал Кравой, тихо касаясь
пальцами ярко-желтых комочков. — Так чудесно, что я смог найти их в
оранжерее в это время.
— Уверен, она обрадуется, увидев их снова, — тихо поддержал Иштан и
тут же поспешно добавил, кивнув на свой подарок: — Я срезал немного