Выбрать главу

проснувшаяся птичка.

— Пап!

— Ну что?

— Расскажи мне о маме...

Рука Кравоя, почесывающая спину девочки, замерла.

— О маме?..

— Да, о маме! Где она?

Солнечный эльф тихо вздохнул, тщетно пытаясь скрыть от дочери свою

грусть.

— В мире-без-времени, мое перышко...

— Она умерла, да?

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы выдавить из себя ответ — он

чувствовал, как что-то вдруг больно дернулось в самой глубине его тела.

— Да...

— А почему она умерла?

— Потому что она так решила.

Аламнэй быстро села, сбросив руку отца.

— Решила меня бросить?!

Солнечный эльф почувстовал, как сжалось его горло. Он сглотнул, пытаясь

пропихнуть этот застрявший комок.

— Нет, решила тебя спасти, мое перышко, — произнес он, с грустью глядя

в ее огромные, с широким пролетом, глаза; его голос был тихим, но на

удивление уверенным и спокойным. — Она должна была отдать свою

жизнь, чтобы мы все могли жить дальше в мире.

Некоторое время Аламнэй задумчиво молчала, ее губы чуть заметно

шевелились, точно проговаривая что-то про себя. Жрец солнца нежно-

внимательно смотрел на нее. Внезапно в ее синих глазах сверкнул

странный огонек; она резко поднялась и вскинула голову с каким-то

неожиданным выражением гордости.

— Я тоже когда-нибудь так сделаю! — Я ведь тоже буду старшей велларой!

— Что сделаешь?!

— Отдам свою жизнь, чтобы мир мог жить в мире... нет, чтобы мир мог

жить дальше! — она сосредоточенно сдвинула изогнутые, точь-в-точь, как

у отца, брови. — Чтобы все могли жить! — и тут же уточнила: — дальше...

Несмотря на то, что ее слова были лишь заявлением мечтательного

ребенка, сердце Кравоя на миг сбилось с ритма. Он поспешно положил

руку обратно на тельце эльфы; точно размягченная его прикосновением,

Аламнэй улеглась на место.

— Ты сделаешь так, как сочтешь нужным, мое перышко, — быстро

проговорил он. — Старшие веллары сами распоряжаются своими силами —

но для этого тебе надо сначала стать старшей велларой.

— А когда я стану ею? — оживилась эльфина.

— Ну... когда вырастешь.

Взволнованная разговором, она снова подскочила.

— И у меня будет виденье и грудь?!

Жрец солнца не смог сдержать смеха.

— Это все, что нужно для счастья моей дочери?

Аламнэй весело кивнула.

— Значит, будет... Обязательно будет!

Говоря это, Кравой усмехнулся, однако в следующий же миг его лицо стало

серьезным, почти озабоченным. Слова дочери рассмешили его, но в то же

время подняли затаенную печаль — пока, увы, безысходную, ибо даже

слепая отцовская любовь не могла заслонить странного, необъяснимого и

удручающего факта. Заключался он в том, что, несмотря на

принадлежность к древнему дому, у Аламнэй не было виденья

Этот неожиданный изъян стал ясен, как только она вышла из

младенческого возраста. Изо дня в день наблюдая за дочерью, за ее

играми, за тем, как она познает мир, Кравой все больше утверждался в

печальном предположении. Сперва он не хотел верить, однако поверить

все же пришлось: ничего кроме того, что можно увидеть глазами,

маленькая Аламнэй, увы, не видела. Единственным подтверждением того,

что она и впрямь рождена старшей велларой, был знак на ладошке в виде

совы с расправленными крыльями, доставшийся ей в наследство от Моав,

но знак этот был настолько бледным и нечетким, что для того, чтобы

рассмотреть его, нужно было приложить усилия.

Однако даже это открытие не смогло надолго опечалить счастливого отца,

так близка и дорога была ему эльфина, куда больше оно озаботило другого

старшего мага — Иштана, и его тревога была вполне обоснованной. Ибо

Аламнэй по своему рождению была старшей велларой храма Луны и по

достижении возраста должна была присоединиться в лунном круге к нему

самому — отсутствие же у девочки виденья ставило под угрозу весь уклад

жизни эллари. Все это было тем более непонятным, что происходило

впервые — никогда еще эльфы из дома Сильвана не рождались без дара

Эллар, и это еще больше тревожило обоих магов. О причинах, по которым

это все же случилось, можно было лишь гадать.

Кравой считал, что все дело в немилости, в которую он и Моав впали перед

богиней Эллар: по воле судьбы Моав была навечно назначена своему

убийце, Сигарту, и то, что произошло однажды между ней и Кравоем, было

одновременно чудом — и преступлением. Кейна — пожизненная,

нерушимая связь между мужчиной и женщиной, возникающая при первой

близости и доступная лишь эльфам, физически связывает сердца и делает

измену невозможной: ласки любого, кроме «взятого на сердце» кейнара, приносят сильнейшую боль — причем, обоим из пары. К тому же кейна

является законом, спорить с которым способен лишь безумец: это

равнозначно тому, чтобы бросить вызов великой богине! Но страсть Кравоя

к лунной княжне была так сильна и неодолима, что заставила нарушить

запрет, применив магию, способную противостоять кейне — результатом

этого стало рождение Аламнэй. Никто в Рас-Сильване, кроме Иштана, не

знал о «преступлении» Моав и Кравоя — для всех они были кейнарами,

один из которых трагически погиб — но можно ли скрыть что-либо от

Богини? Кто знает, не стало ли отсутствие у Аламнэй виденья местью ее

родителям?..

Наследник престола Иштан придерживался более приземленной версии,

считая, что так случилось из-за того, что Аламнэй лишь наполовину лунная

эльфа, и поэтому дару виденья, если таковой и гнездится где-то в глубине

ее души, крайне трудно выйти на поверхность. Как бы там ни было,

единственное, что им оставалось — это ждать. Ждать, пока богиня по

какой-либо причине не сменит гнев на милость или же сила самой Аламнэй

не вырастет настолько, что сможет найти дорогу к лунному свету. Однако

пока никаких признаков ни того, ни другого, не наблюдалось…

Голосок дочери перебил невеселые размышления Кравоя.

— Пап, а пап!

— Что?..

В этот момент их беседа была прервана. Дверь со щелчком распахнулась.

— Господин Кравой... — извиняющимся тоном произнес появившийся из-за

нее слуга.

Жрец солнца недовольно взглянул на него.

— Ну что еще?

— Там господин Коттравой просит, чтобы вы пришли в Дом Солнца.

— Сейчас?! Да ведь уже почти ночь!

— Он говорит, что у него есть что-то интересное для вас.

— Что интересное?

— Этого он не сказал...

Кравой вздохнул и кивком отпустил слугу — тот мигом исчез за дверью.

Солнечный эльф перевел взгляд на лежащую у него на коленях девочку.

— Ты слышала, мое перышко? — расстроенно проговорил он. — Коттравой

хочет меня лицезреть! Не дают нам с тобой поговорить спокойно...

Маленькая эльфа поднялась.

— Мне нравится Коттравой, — благосклонно заявила она. — Он веселый и

всегда смеется.

— Да уж, веселья в нем хоть отбавляй... — согласился Кравой.

Со вздохом он поднялся к кровати.

— Ладно, пойду повеселюсь вместе с ним. — А ты ложись спать, хорошо?

— Хорошо, — лукаво улыбнулась эльфина.

Кравой ответил ей улыбкой поразительного сходства.

— Я сделаю вид, что поверил тебе.

Заулыбавшись еще хитрее и шире, девочка залезла под одеяло, натянула

его до самого подбородка и в притворном спокойствии закрыла глаза.

Солнечный эльф покачал головой.

— Спи, мое перышко. Спи и ничего не бойся, — с любовью проговорил он,

нагибаясь над дочерью и целуя ее; после этого оставил эльфину одну.

«Нет, надо будет все-таки сказать Иштану насчет этой девушки», —

вертелось в голове у него, когда он, выйдя из детской, шел по коридору. С

этой мыслью он вышел на улицу.