— Так это не мне. У князя именины нынче, вот и решила ему подарок сделать. А что ещё простая охотница дать может? — слукавила немного. — Только ремесло своё да преданность.
Лицо девушки было Ратибору смутно знакомо, только он вспомнить не мог. Хотя чего уж говорить, он каждый день стольких людей видит, может и встречались когда.
— Не боишься его? — кивнул в сторону волка.
— А чего бояться? — И тут соврала, расхрабрилась, будто не у неё только что коленки от страха дрожали. — Видно же, что не дикий, уж больно холёный да упитанный он. Сам нападать не стал. — И снова волка за ухом почесала, а ему и в радость — того и гляди хвостом вилять начнёт.
— Ладно, — Ратибору и хотелось бы подольше со странной девицей поговорить, да не пристало княжичу с простолюдинкой беседовать. К тому же, его в городе ждали уже, на пиру в честь отцовских именин.
Он окликнул волка да поскакал к воротам. А Ярослава осталась на месте и решить не могла: радоваться ей или печалиться, что не признал Ратибор. Винить его нельзя было, они и не говорили тогда. Она была мала ещё, а он уже взрослым казался, с мечом управляться учился, на коне верхом уже ездил. И всё-таки обидно немного стало — родителей её почитают в столице, а её, дочку самого Радогора-кузнеца, даже в лицо не знают.
«Что ж, не узнал, так я тебе напомню», — подумала с ухмылкой.
Забрала своих фазанов и поспешила в город, ведь солнце уж за полдень почти перевалило — матушка разгневается, коль она к пиру опоздает.
***
Ратибор на двор княжий прискакал, конюшему поводья бросил и направился в терем — отцу поклониться, доложить, что в дальних уделах творится. Надеялся ещё и Златояру до праздника увидеть. Он скучал по ней. Будто вчера это было, помнил, как она его уму-разуму учила. Однажды на охоте, Ратибора тогда только-только на коня посадили*, она за ним приглядывала, пока остальные крупную дичь загоняли. Ехали они по лесу неспешно, когда вдруг заметили оленёнка, шагах в двадцати всего. Ратибор лук вскинул, да она его остановила — не позволила маленького убить.
«Эдак, — говорила, — у тебя в лесах совсем дичи не останется».
«Почему это?» — спросил тогда княжич.
«Подумай, если убьёшь оленя маленьким, принесёт ли он потомство?»
«Нет. Он же ужином станет».
«Верно. После ты снова маленького да не зрелого поймаешь, и он тоже после себя детёнышей не оставит. А ведь кто-то и взрослого оленя на шкуры пустит. Так через десяток лет опустеет твой лес. Что тогда делать будешь, чем княжество кормить?»
Задумался Ратибор, навсегда запомнил, что впредь наперёд думать следует. Ему ведь, и правда, предстояло когда-то во главе своего народа стать, а отец учил, что о людях своих заботиться следует, тогда и они добром платить станут.
Годы спустя, набрёл он во время охоты на волчье логово. Насторожился было, да понял, что пустое оно. Хотел уйти, как услышал за спиной жалобный скулёж. Волчонок — облезлый, голодный, и никаких следов матери. Значит, на охоту вышла да не вернулась. Думал сначала добить, да вспомнился тот давний разговор со Златоярой, волки ведь тоже для чего-то в лесу нужны. Что будет, если они исчезнут однажды?
Сестра, помнится, пищала от умиления, когда он того волчонка в терем привёз. Она ещё мала была, нос не задирала оттого, что княжна — незачем ей ещё было величавой выглядеть. Отец тогда велел волка выходить да обратно в лес отпустить. Ратибор так и сделал, вот только зверёныш, на диво, уходить не захотел, как бы он его ни прогонял. Так и появился у княжича ещё один верный друг.
Князь, хоть и был против, да после смирился, что рядом с ним в тереме зверь поселился. На псарню его отвести нельзя было, не собака ведь. Да и гончим незачем к волку привыкать. Так и вышло, что прямо в покоях княжича Серый обосновался.
Княжич улыбнулся своим воспоминаниям. Из раздумий его вдруг выдернул испуганный девичий вскрик. Прямо перед ним стояла та самая девушка, что он встретил в лесу, и настороженно смотрела на его волка, положив руку на резную рукоять ножичка.
— Эй, ты как здесь оказалась? Да ещё и быстрее меня.
— Чего? — девица не понимала, о чём он говорит, глядя недоумённо через плечо княжны Малены, которая её собой предусмотрительно от Серого закрыла, кто знает, что у зверя в голове творится.
— Я же тебя только что в лесу за стенами видел, с фазанами.
— Я… весь день здесь была, — отвечала испуганно девушка.
— Верно, — вступилась за неё Малена. — Брат, ты ополоумел что ли? Мирослава с утра со мною была, какой ещё лес?
Ратибор в собственном разуме засомневался. Вот же она — то же лицо, такая же стать, коса золотом отливает. Погоди-ка, а глаза-то… У той серые, вроде, были, а у этой янтарные. Как же так? Неужто почудилось?
— Ладно, — нахмурился, — обознался, видать.
Только когда Ратибор скрылся из виду, девушки прыснули со смеху.
— Никогда не надоест вот так потешаться, — улыбалась Мирослава. — Все верят, что это их глаза обманывают.
— Братец, небось к волхвам теперь пойдёт, решит, что нечисть его одурманила, — хохотала Малена. — Эх, жаль у меня сестры такой нет, вот бы потеха была.
— А, кстати, про сестру, где же, интересно, Ярослава? Скоро и праздник начнётся, а она всё по лесу шастает.
— А и что, коли опоздает? — пожала плечами княжна. — Матушка столько наготовить велела, голодной не останется.
На кухне и правда, снеди всякой уже видимо-невидимо было. Кухарки суетились под пристальным взором тётки Улады.
— Белка, ну, что ты с этими рябчиками возишься-то так долго? — прикрикивала она. — Ощипала, выпотрошила и в казан их. Наська, хлеб из печи вынь, сгорит же!
— Так давно уже остывает! — кричала с другого конца кухни круглолицая девица, откусывая пригоревший немного калач.
— Манька, ты куда пошла?
— Так воды ж набрать!
— А, точно.
Улада присела на лавку, хоть на миг выдохнуть. Она уже много лет на княжьей кухне работала, а всё одно, как праздник какой, словно в первый раз, волновалась всегда, чтобы ладно всё прошло.
Ярослава ввалилась на шумную жаркую кухню, как к себе домой. Она ещё в первый день тут со всеми перезнакомилась. Они ей кланяются, а ей хоть бы что — со всеми попросту и на равных держится, нос задирать не в привычке.
— Боярыня! — вскинулась тут же тётка. — Нужно чего-то? Проголодались?
— Ярославой меня зовут, — привычно уже по-доброму огрызнулась девушка. — Есть местечко свободное, фазанов разделать?
— Да что ж вы сами-то будете? Наська! Поди сюда!
— Не надо, — заулыбалась Яра. — Вы мне только места дайте, а я справлюсь, сама приготовить хочу.
Вот и что ты ей скажешь? Не перечить же дочке самого Радогора-кузнеца. Пустили её на кухню, правда, ещё и Настасью в помощь ей дали — в четыре руки всяко быстрее. Ярослава со знанием дела за работу взялась. Настя хотела было начать ощипывать тушки, да Яра плюнула и решила перья вместе с кожей снять — быстрее же и надёжнее. Солью да травами, что купцы с юга привозят, фазанов выпотрошенных натёрла, на вертел нанизала. А они же сочные, жир с них на угли так и капает, мясо на глазах золотистой корочкой покрывается. А запах… Только пройдёшь мимо — слюнки текут. Улада ей помочь решила, овощей в горшочке томиться поставила. Время к вечеру уж было, Яра попросила на медное блюдо всё выложить, но к столу не подавать пока. А сама побежала прихорашиваться к празднику.
В горнице Мира с княжной заканчивали уже одеваться.
— Ты где была?
— Гуляла, матушка меня не искала ещё?
— Отчего ж не искала? Злая, как тать, уже. Сказала, если к началу праздника не явишся — высечет.
— Так вот она я!
Мира смерила взглядом её грязную походную одежду, волосы растрёпанные.
— Прям так пойдёшь?
— Что ж я, совсем из ума выжила, что ли?
Яра выхватила из ларца полотенце и почти бегом метнулась в баню. Девушки глазом моргнуть не успели, а она уже и вернулась. Времени было мало, а потому Ярослава в первый и последний раз слуг кликнула. До этого прогоняла, мол, у самой рук нету что ли? Девушки ей быстро волосы по бокам в косы собрали, как Златояра раньше ходила, сорочку белоснежную да сарафан шёлковый подали. Очелье, кольцами височными украшенное, Яра сама ткала, сама же бляшками серебряными расшивала. Мониста отцовской работы щедро на грудь легли, браслеты самоцветные запястья обхватили.