Серый трясущимися руками снял хрустящую портупею и вытряхнул из теплого тулупа еще не окоченевшее тело бойца внутренних войск и, брезгливо взглянув на розовый волнующий зад дубака, он смачно сплюнул. Затем скинул с себя телогрейку, ватные штаны и натянул их на рыхлое, колышущееся подобно телячьему холодцу, посиневшее тело, словно на манекен эту, ставшую ему уже привычную, одежонку, на упитанное и лоснящееся от жира, тело служивого. Напоследок он вытащил из — под языка обломок безопасной бритвы и расписался на груди бывшего лучшего стрелка роты охраны имени «кумира зэков» — Лаврентия Берия.
Серый еще только примерял на свою голубиную грудь хрустящую зеленую гимнастерку, увешанную, блестящими разноцветной эмалью, значками ГТО, когда к нему неслышно, словно полярный волк, подошел Лютый и ткнул дулом автомата в голое плечо.
— Поторопись, Писатель, — зэк ногой перевернул труп солдата и присел на корточки, разглядывая чуть заметную рану на шее охранника в виде узкого отверстия с запекшейся черной кровью по краям, из которого все еще пузырилась розовая сукровица.
— Ха, а твоя фамилия значит Пушкарев, — Лютый ладонью смахнул кровь с часто вздымающейся в агонии груди конвоира, на которой красовалась алая роспись Писателя.
— Еще дышит, волчара, — Лютый большим солдатским штык — ножом раздвинул плотно сжатые челюсти солдата, — ишь ты, зубки — то у него из чисто червонного золота, — зэк ковырнул блестящим острием закаленной стали и на морщинистую ладонь плюхнулся золотой мост, обильно смоченный кровавой слюной. — Тащи его, браток, за штабеля, там будем кончать по команде старшого, — он передернул хорошо смазанный затвор на автомате, загоняя в патронник первую «ласточку смерти». — Минут через пять майор подаст свой петушиный голосок, а нам к этому времени надо закинуть золотишко в грузовик»
Лютый заточкой царапнул серую «чушку» в нижнем ряду пакета и оскалил от радости широкий рот, обрамленный частоколом железных зубов. Из-под серой краски высветилась желтым дьявольским светом полоска сверкающего металла.
— Мы богаты, Писатель, мы сказочно богаты и скоро будем свободны, ты хоть понимаешь это, по дороге, на первом же перевале, покрошим в винегрет остальных стрелков, а офицеришку возьмем в заложники, чтобы через запретку прорваться, а там либо в аэропорт рванем, либо на любой пароход в торговом порту и прощай Колыма. У меня в Магаданском торговом порту крановщицей бычит знакомая шалава, я с ней уже год переписываюсь, и адресок в голове забит, так что лови мою мысль на лету, «писатель-Пушкарев!»
Сергей усмехнулся, но ничего не ответил размечтавшемуся зэку. Он включил зажигание на электропогрузчике и, подцепив железными «рогами» первый поддон с пакетами, осторожно установил драгоценный груз в кузов. Тотчас рессоры фургона просели под тяжестью, и снаружи послышался голос майора.
— Эй, там, на складе, закругляйтесь и выполняйте дальнейшую инструкцию.
— Еще пару минут, товарищ майор, — крикнул Лютый и подмигнул Сергею. — Закидывай второй поддон, тихо прошептал зэк, закрывай борт и жди меня внутри будки, а я пойду еще раз напоследок орошу кровушкой колымскую землю.
Через минуту застоявшийся от мороза воздух встрепенулся от двух коротких и гулких автоматных очередей. Это был условный сигнал для шофера фургона, который тотчас запустил двигатель и включил первую скорость. «Эх, скорее бы домой» — думал молодой солдатик срочной службы и, закурив заначенную папироску, блаженно зажмурился от пестрых лучей ярко-желтого солнца, которое уже клонилось к закату, как и еще только что начавшаяся жизнь молодого бойца.
Трехосный «Зилок» медленно тащился вверх на самый крутой перевал под гордым названием Сталинский. Где-то далеко внизу, в пропасти лежала, так называемая, «Долина смерти». Здесь когда-то на этапе замерзли в одну ночь десятки тысяч безвинно осужденных русских людей вместе с грозной и преданной советской власти охраной и злыми сторожевыми овчарками. В снежной круговерти с трудом можно было разглядеть ржавые останки, сорвавшихся в пропасть и в прах разбившихся здесь когда-то автобусов и грузовых машин. Справа от дороги, на крутом заснеженном склоне, громоздились роскошные ели и сосны, а выше в облаках скрывались, покрытые льдом и снегом угрюмые вершины Колымского хребта, протянувшего свои отроги из глубины бескрайней тундры и вечной мерзлоты к самому Великому Тихому океану.
Лютый и Серый сидели на железной лавке бок о бок, плавно покачиваясь на ухабах, и молчали, уткнув ноги в, дышащую жаром, выхлопную трубу, что проходила, прямехонько, посреди будки, для прямого отопления. Они давно уяснили старую и мудрую истину, молчание — золото. Покрытые фосфором стрелки циферблата «атлантиков» — золотых часов, с памятной именной надписью «За отличную службу», и снятые Лютым с мертвого сержанта, показывали четыре часа по полудню, следовательно, в пути конвой находился уже более шести часов.