Внезапно, в окулярах своего бинокля он заметил метрах в ста по курсу темные пятна на черном снегу.
Включить прожектор, самый малый ход — скомандовал бывший моряк, отдавший Тихоокеанскому флоту три безупречных года службы и жизни на противолодочном крейсере «Варяг», и за неделю до дембеля, сосланный в эти проклятые богом края за избиение старшего мичмана Феди Полубабкина, пойманного на хищении сухого матросского пайка из судовой артелки. Через минуту БТР, гулко работая на холостых оборотах, замер перед распростертыми телами, полузасыпанными снегом..
— Максимов, Загорулько, за борт, осмотреть место происшествия, — сержант опять приник к перископу.
Двое, сидящих возле двери солдат, нехотя поднялись и медленно вылезли наружу в снежную круговерть.
«Сержант, это те, что приезжали к нам вчера на склад. Все мертвые» — сообщил Максимов по рации, переворачивая ногой, окоченевшие в позах пляшущих человечков, трупы.
Свалите их в одну кучу, заберем на обратном пути. — Турулин потер замерзшие пальцы рук об подклад овчинного полушубка. — «Ничего, паря, если ты их сегодня накроешь, то завтра наверняка от начальства будет объявлена благодарность, а послезавтра ты будешь уже лететь в серебристом лайнере, попивать коньяк и придаваться мечтам о встрече с родными в Белгороде и любимой девушкой Галей из хутора Речное, что приютился на семи озерах в бескрайних белгородских лесах. Галя писала ему все эти четыре года почти каждый день, признаваясь в искренней любви, хотя моряк не очень — то верил девичьим сказкам, по своему опыту зная, насколько легко влюбляются юные, пышущие гормонами девицы в первого встречного смелого на ласку паренька.
Валентина, осторожно лавируя рычагами управления, опустила очередной строп с пиломатериалами в черную горловину трюма теплохода «Ангара» и искоса взглянула на часы.
— Все, шабаш, конец смены, — крикнула она с высоты своей кабины мостового крана крохотному вирамайнальщику на борту судна, притянутого к причалу чуть провисшими продольными и прижимными канатами. Докер тоже скрестил руки в знак одобрения и начал спускаться по трапу судна на причал.
Теплоход «Ангару» Валя Чертова, обрабатывала на своем «Гансе» уже четвертую смену. Погрузка подходила к концу. Оставалось немного места в четвертом трюме для спецгруза и пустой твиндек в первом номере крупнотоннажного теплохода.
Еще вчера главный диспетчер порта попросил бригаду «Коммунистического труда имени ленинского комсомола» добить судно в сверхурочное время, пообещав хорошие деньги за овертайм. Все докеры охотно согласились, но Валентине вдруг захотелось именно сегодня побыть дома одной, отдохнуть от этой изнурительной работы. Какое-то непонятное желание влекло ее за проходную порта, где в маленьком двухэтажном домике на проспекте Ленина портовское начальство год назад выделило опытной крановщице маленькую, в двенадцать квадратных метров, темную комнатушку. На скопленные деньги Валя Чертова, по записке ее одноразового любовника — местного профсоюзного босса Иосифа Бронштейна приобрела на базе «Тормортранса» венгерский гарнитур и цветной японский телевизор «Шарп» — мечту своего многострадального детства и теперь, после каждой смены она засыпала под неизменную любимую программу «Примите поздравления».
Она почти еженедельно отсылала поздравления своему любимому Витюше Лютому, который трудился, по словам Валентины, на золотых приисках Колымы, добывая стране валютный резерв, и которого она ждала уже долгие пять лет, с тех пор, как он сбежал очередной раз со следственного эксперимента и прятался в ее крохотной комнатке в портовском общежитии, до того злосчастного момента, пока нос в нос не столкнулся в центре города с начальником уголовного розыска города Магадана Семеном Стукачевым, который, имея феноменальную память на лица своих «подопечных», тут же арестовал наглого бандита и определил в местное СИЗО. На этом быстротечная вольная жизнь «опасного преступника» Лютого вновь прервалась.
Валентина накинула телогрейку, рукавицы и резво, как хороший матрос парусного фрегата спускается по вантам с рей на палубу, соскользнула по обледенелым леерам и вертикальным трапам на причал в объятия местного «Казановы», любвеобильного бригадира Кости Санкевича.
— Куда торопишься, Валюха, — Костя стиснул, длинными руками, аппетитно выпирающие из-под расстегнутой фуфайки, симпатичные формы девушки. — Осталась бы еще на смену, куда тебе торопиться, ведь дома никто не ждет, — продолжал бригадир, пытаясь проникнуть холодными руками под шерстяной свитер девушки. — Или еще надеешься своего зэка-золотодобытчика дождаться. А то давай, после смены я тебя приласкаю.