Жестокий расстрел всей семьи Государя-Императора потряс всех.
— Да что же это за звери такие, что и детей малых не пожалели? Да разве можно так. И что захоронить не дали по Христианским обычаям? — Удивлялся Прохор Лукич, когда полковник рассказывал ему эту историю.
— Представь себе, никто даже не ведает, где покоятся останки Его Величества и всей семьи. А ты говоришь, что жить можно. Нет, любезный Прохор Лукич, нельзя, так жить. И не надейся, Вас-то они тоже в покое не оставят, доберутся. Вот и получается, что неизвестно куда нам дальше уходить, где останавливаться и как уклад налаживать. Уйди мы глубже в тайгу, всё равно доберутся, сразу возникнут вопросы, что это за поселение такое-что одни мужики, как это мы смогли выжить в глухой тайге?
— Нет, мил человек, не уговаривай меня, — остановил староста Петра Ильича, — в деревне я вам остаться не дам, но помочь, помогу. Дам я вам провожатого. Здесь недалеко в тайге, озеро есть, глухое озеро, так вот на том озере когда-то скит монашеский существовал. Давно это было. Скит этот старой, истинной веры был, да поумирали монахи уже почитай годков сорок — сорок пять там ни кто не живёт. Идите туда, постройки обносите, что разрушилось, восстановите, и основывайте новый скит, только два условия.
— Какие?
— Сани, те, что золотом гружёные, — при этих словах Гуревич аж поперхнулся, — составьте на середине озера, так, что бы все они по весне, как лёд таять будет под воду и ушли.
— Откуда тебе про золото ведомо?
— Погоди, я ещё не всё сказал. Так вот, это первое условие. Озеро там глубокое, и весь соблазн будет там навечно захоронен. А второе условие, все вы должны в веру истинную обратиться, лицом к Господу Богу нашему повернуться. Негоже русскому человеку по законам Константинопольским жить.
— С первым условием твоим я конечно согласен, единственное, скажи, какова глубина там? Но вот по второму вопросу, не мне решение принимать, здесь каждый сам для себя должен решить, обращаться ему в веру старого обряда, либо оставаться в своей.
— Озеро там очень глубокое, саженей шестьдесят будет, а то и более.
— Да, а откуда ты узнал, что золото везём, про это и казаки не знают, да и офицеры не все.
— Мы в тайге живём, а она наблюдательности учит. Сани не разгружали, это раз, Опять же караульного возле них держите, да не одного, это два. Третье, сам сказывал, что вас в тайгу укрыться отправили до поры до времени, а что спрашивается укрывать, коль людей ты потерял в боях больше двух третей, вот и выходит, что укрывать надобно золото. Да ты не переживай Пётр Ильич, это ведь только я всё знал, и сопоставил. Селянам то не ведомо. Но вот для того, что бы и было навсегда неведомо, я тебе условие первое и поставил. Много золота, большой соблазн, а нам они не нужны. А что касается веры, так тоже правильно говоришь, каждый сам для себя решить должен, и здесь не прикажешь, как совесть кому подскажет, так и будет. Только вот тем. Кто не примет веры, придётся дальше самим прибежища искать. А это трудно в тайге, да ещё и зимой.
— Я понял тебя, Прохор Лукич, я поговорю с людьми.
— Поговори, да не тяни, завтра пурга закончится и Вам в дорогу придётся выступать.
Этим же вечером полковник Гуревич собрал всех своих людей в самом просторном доме, из тех, что им выделили на постой. Он внимательно вглядывался в лица казаков и офицеров, пытаясь понять, кто из них может не согласиться на условия, поставленные деревенским старостой, кто решится ради веры уйти один в тайгу. Ты не мог ответить сам себе на эти вопросы, а ещё он точно такой же вопрос задавал себе, и тоже не мог найти ответ. С одной стороны была вера, а с другой приказ, который он должен был выполнить любой ценой. И он принял для себя компромиссное решение.
«В конце, концов, на нас лежит ответственность за возрождение России, той настоящей самодержавной, и это самое главное, — думал полковник, — а каким путём мы достигнем этой цели, какая разница. Ведь не басурманскую веру предлагают принять, к своей, старорусской вернуться.
Совсем мало людей осталось, — оглядел он ещё раз всех собравшихся, — только каждый третий дожил до сегодняшнего дня, остальные так и остались лежать в заснеженной тайге, какое решение примут? И приказывать здесь я им не в праве».
Казаки молчали, кто сидел на лавках, кто стоял, не хватило мест, Тишину нарушали только шаги полковника по комнате. Наконец он остановился, ещё раз внимательно оглядел присутствующих.