Микола подошел к матери под благословение. Наталья Акинфеевна поцеловала склоненную голову старшего сына и трижды перекрестила. За Миколой под благословение подошел и Михась. Затем оба брата попрощались с отцом, троекратно обнявшись. Иван Михайлович незаметно смахнул скупую слезу, накатившую от волнения к глазу, и, сдерживая волнение, произнес: «С Богом, сынки! Ангела Хранителя в дорогу».
Микола подошел к Марфе, держащей на руках малого Димитрия, взял на руки сынишку, поднял на вытянутых руках и затем крепко прижал к себе. Обнял супругу. Та же, как ни старалась, не смогла сдержать слез. Утирая глаза платком, взяла из рук мужа сына и перекрестила правой рукой супруга.
Братья вновь поклонились на четыре стороны стоявшим по кругу станичникам и перекрестились, обратив взоры к церкви.
– Пора! – сказал Микола, тронув брата за руку. Повернувшись, оба подошли к арбе. В провожатые вызвались Василь Рудь и окончательно оправившийся от ранения Гамаюн. Новые серебристые погоны сотника отблескивали в солнечном луче на плечах черной черкески. Приказ о повышении казака в чине вышел сразу же после того, как о его подвиге узнали в штабе войска. Но бюрократические дела позволили доставить приказ в станицу лишь совсем недавно.
Микола сел рядом с Гамаюном, который взялся управлять арбой первым, а Михась расположился рядом с Василем чуть позади.
– Трогай! – скомандовал Микола. Гамаюн присвистнул и дернул поводья. Кони нехотя двинулись вперед, перебирая ногами. Курган, привязанный к краю арбы, вздрогнул от громкого свиста и покорно пошел вслед.
Колокольный звон висел над станицей и окрестностями, пока арба с казаками не выехала на шлях, ведущий к соседней станице, а там и к столице Кубанской области – Катеринодару. Дьякон перекрестился и хамылем скатился с колокольни. Завтра снова вставать с петухами, чтобы отзвонить к заутрене, стало быть отдохнуть требует и тело, и душа.
Арба с казаками благополучно въехала в местечко Горячий Ключ, основанное в одна тысяча восемьсот шестьдесят восьмом году, где и заночевали вчетвером, определив коней на конюшню. До завершения Кавказской войны на его месте располагалось адыгское селение Псыфаба, что на адыгейском языке означает «горячая вода». Расстояние от Горячего Ключа до самой столицы Кубанского казачьего края было почти таким же, как от Мартанской, не считая пары верст. Наутро, накормив коней, казаки выехали в сторону Катеринодара и к вечеру определились в постоялом дворе в версте от города. Всю дорогу не смолкала беседа меж Билым и Гамаюном. Говорили неустанно, как будто хотели наговориться на век вперед. За былые подвиги, за жизнь, за предков своих. За разговором и путь короче, да и душе радостно. Михась с Василем спустя время заскучали. Говорить было не о чем. Днем одолевало солнечное тепло, потоками изливаемое с прозрачного небосвода, к вечеру мошкара да комары не давали покоя. Мысли сходились у обоих в одном русле. Побыстрей бы добраться до цели. Михасю не терпелось вдохнуть столичной свободной жизни, а Василь все говорил об Аксинье Шелест, к которой намеревался заслать сватов к Покрову.
В последнюю ночь на постоялом дворе в предместье Катеринодара Микола с Гамаюном не сомкнули глаз. Спать не хотелось. Говорили по душам. Билый, на правах старшего по чину, все давал наставления сотнику о том, как лучше организовать дозорную службу в станице. Сотник соглашался и временами вставлял свои соображения и видение того, как защитить станицу в случае нападения.
Наутро, наскоро перекусив, казаки отправились к железнодорожному вокзалу, благополучно преодолев городовые посты. Купить два билета на поезд до Санкт-Петербурга не представляло особых трудностей. По предъявлении документов, доказывающих то, что обладатель сих направляется для прохождения службы в СЕИВК, билеты выдавались без промедления. Отведя Кургана к специальному «лошадиному» вагону, подъесаул Билый с братом Михасем отнесли свои вещи в спальный вагон, соответственно купленным билетам, и снова вышли на перрон. Прощание было недолгим. Крепко обнявшись с Гамаюном, Билый притянул к себе Василя и, хлопнув ему по спине, сказал:
– Гляди, шоб мне без происшествий! Знаешь, о чем я?
Рудь кивнул в ответ и ответил четким, уверенным голосом:
– Будьте покойны, господин подъесаул!
– Я пригляжу, – добавил с металлическими нотками в голосе сотник. – У меня не забалует!