- Отчего же вы не сообщили их прежде сыну этого Голька, приезжавшему в Елену? Он оказал бы вам всякое содействие.
- У Голька не было сына. Я убеждена: человек, назвавшийся им, был обманщик. Гольк был честен, в высшей степени правдив, а он всегда говорил мне, что у него нет никого; он совершенно одинок. Для чего было бы ему скрывать от меня своего сына? Он был положительно не способен на обман.
- Тише! На нас смотрят, - шепнул ей Эджворт, - мне очень жаль, что Тома нет здесь… Боб Рой! - крикнул он матросу, тому, который только что ссорился с Биллом. - Подойди-ка сюда. Что ты думаешь о тумане? Ты уже не в первый раз ходишь по этой реке.
- Я думаю, - отвечал резко матрос, - что нам надо пристать где-нибудь или стать на якорь. Идти дальше, ничего не видя перед собой, просто безумие. Если на нас натолкнется какой-нибудь пароход, мы погибли. С другой стороны, можем сами сесть на мель.
- Стало быть, следует пристать?
- Если вы спрашиваете моего мнения, я его говорю. Что за удовольствие идти зря, позволяя распоряжаться судном такому молодцу?
Он махнул рукой в сторону Билла, но в эту минуту к Эджворту подошел Блэквуд:
- А туман-то густеет, - сказал он, садясь. - Счастье наше, что у нас такой искусный рулевой. Здесь бывает часто так, что подует ветер и все это покрывало как рукой снимет. Мне думается, что так будет и в этот раз. Во всяком случае, мы можем пройти еще часа два, пока не доберемся до № 62, у которого останавливаются обыкновенно все суда.
- А не лучше ли нам остановиться теперь?
- Что вы! Это будет совершенно напрасно, только время потеряем. Я так же заинтересован сохранением в целости груза, как и вы! Худого не присоветую. Ах, прах побери! Славный у вас карабин… Что это, пенсильванская работа или вы приобрели его в Кентукки?
- Да, - сказал Эджворт, польщенный похвалой, как всякий охотник, и положил карабин себе поперек на колени дулом к воде, - да, ружьецо хорошее; куплено оно в Кентукки и сослужило мне уже не одну службу.
- Если так, то вы вряд ли и захотели бы с ним расстаться?.. Даже если бы вам предложить другое, пороскошнее? - проговорил Блэквуд, подавая ему карабин из дамасской стали с особым механизмом для предохранения курка.
- Славное ружье и это, - произнес старик, рассматривая поданный карабин. - И бьет хорошо?
- Могу предложить пари, что попаду с шестидесяти шагов в двадцатипятицентовую монетку.
- Вот как! Зачем же вы хотите расстаться с таким славным карабином?
- По правде говоря, жаль мне его, но я решил так. Это ружье досталось мне от приятеля, его уже нет, оно будит во мне грустные воспоминания. Воспользуйтесь случаем, если хотите, большой прибавки я от вас не потребую.
- Нет, - сказал Эджворт, - я свой карабин ни за что не отдам. Вам тяжело то, что напоминает умершего, а я, напротив, именно этим и дорожу. Мой карабин принадлежал прежде сыну… Но это постороннее дело; я не расстанусь с этим карабином ни за что.
- Так не хотите? Позвольте мне хоть рассмотреть его… Выгравировано на дуле имя мастера?
- А я, право, и не заметил. Да не все ли равно, кто сделал оружие, лишь бы оно было хорошо.
- Видите ли, я знаю много мастеров в Кентукки, и мне любопытно, не знакомое ли имя.
Он взял карабин, рассматривая ствол, и открыл полку.
- Осторожнее! - сказал Эджворт. - Вы просыплете порох.
- Да он у вас отсырел, я прибавлю нового.
Он держал карабин в левой руке, сжимая в правой один из гвоздиков, данных ему Биллом.
- Какой у вас порох? - спросил Эджворт, следя за его движениями.
- Самый высший сорт! Посмотрите.
Он подал старику щепотку пороха, и тот стал растирать его на ладони; пользуясь этим мгновением, Блэквуд запустил гвоздь и закрыл полку снова. Эджворт, ничего не подозревая, похвалил порох и поставил ружье на место. Мистрис Эверет наблюдала молча за всей этой сценой.
- Как вы побледнели! - заметил старик. - Вам нездоровится?
- Это ничего, пройдет, - сказала она, - я так испугалась перед нашим отъездом, а теперь эта сырость…
- Вам нужен отдых, - перебил Эджворт, - и мы тотчас устроим вам уголок… И не возражайте.
Он спустился на нижнюю палубу, принес большое одеяло и натянул его, с помощью Блэквуда, так, что образовался шалашик, в котором молодая женщина могла расположиться на ночь без помехи. Женщина может странствовать совершенно безопасно по всем Соединенным Штатам и всегда в случае нужды найдет себе покровителя в первом встречном.
Но мистрис Эверет осталась на палубе. Эджворт тоже не ложился, обращаясь по временам к Биллу с вопросом: не лучше ли стать на якорь?
Но тот находил это излишним. Бросать якорь посредине реки было нелепо, говорил он, потому что тут шли и другие суда, а подойти ближе к берегу значило сесть на мель.