— Шах и мат, — тихо произнес узник и откинулся на жесткую спинку стула с неспешностью человека, чьи замедленные движения стали правилом жизни, манерой, позволявшей заполнять часы одиночества. Потом он с той же медлительностью поднес к лицу левую руку и провел указательным пальцем по шраму, тянувшемуся от глаза почта до самого подбородка; шрам отозвался привычной болью. Затем узник потянулся к стене и стал водить пальцем по въевшимся в нее надписям с благоговением правоверного, склонившегося над Священным Писанием. Эти надписи узник знал наизусть и все же возвращался к ним каждый день.
— Пауль Крюгер, — прошептал узник, — гауптштурм-фюрер полка «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Курт Хауссер, штурмбанфюрер, Панцергренадерская дивизия рейха. Отто Леманн, бригаденфюрер, Панцергренадерская дивизия СС «Викинг».
Узник вздрогнул. Это были имена настоящих героев Великой воины, одних из тех крестоносцев, которые более полувека назад отправились в поход на Восток, но попали в плен к русским. Эти трое сидели в этой же камере, оттуда и прошли свой последний путь по тюремному коридору до камеры смерти. Их имена родственны имени его деда, только дед был удачливее.
Узник закрыл глаза и стал снова водить пальцем по тексту, на ощупь определяя его значение, несмотря на царапины: несколько десятилетий назад буквы пытались стереть, но надписи были вырезаны в стене так глубоко, что уничтожить их тюремщики не смогли, как ни старались. Одно слово было узнику наиболее дорого. Это было название ордена, в котором состоял дед, — Schutzstaffel, СС. Благоговейно проведя по нему указательным пальцем, узник прижался ухом к холодной стене и, как обычно, ощутил духовную связь с рыцарями прошлых времен, с собратьями по оружию, которые, перед тем как уйти из жизни, оставили надписи на стене, чтобы придать ему силы и незримо наставлять при поиске самого священного сокровища в мире. Он найдет это сокровище, и тогда души тех, кто искал, но погиб, не выполнив своей миссии до конца, смогут утихомириться и наконец обрести покой.
Размышления узника прервал звук открывающегося замка. Дверь отворилась, и узник увидел трех человек: офицера и двух солдат.
— Антон Пелнер, — произнес офицер.
— Что вы хотите? — спросил по-английски узник, защищая рукой глаза от яркого света.
— Антон Пелнер, осужденный по приговору Международного трибунала по бывшей Югославии, — монотонно произнес офицер по-литовски. — Дело № 1Т-99-37 в. Обвинитель против Антона Пелнера, бывшего платного наемника боснийской армии. Осужден по статье 7 за участие в геноциде и преступлениях против человечества. — Офицер сделал паузу, поднес к глазам лист бумаги, который держал в руке, и продолжил: — Согласно решению, вынесенному в Гааге в прошлом году, ваше дело передано на пересмотр в кассационный суд. — Офицер опустил листок и с неприязнью добавил: — Вы свободны.
Он дал знак солдатам, и те, подняв узника на ноги, накинули на его плечи пальто, затем в последний раз надели ему на ноги кандалы и повели к выходу по длинному коридору. Он был последним узником этой тюрьмы, и, когда услышал отразившееся от стен пустых камер многоголосое эхо цепей, ему показалось, что это духи погибших здесь заключенных, считая его свой последней надеждой, напутствуют на свершение, которое им самим при жизни не удалось.
Перед последней дверью солдаты сняли с него кандалы и вытолкнули во двор, бросив вслед сумку. Моросил дождь, было не по-летнему холодно, но человек, освобожденный из заключения, подставил лицо дождю и расплылся в улыбке. Затем вдел руки в рукава пальто, поднял сумку направился к открытым настежь воротам, вышел на улицу и, засунув руки в карманы, стал ждать: он знал, что за ним приедут. И в самом деле, вскоре подкатил «мерседес». Задняя дверь отворилась, и человек сел в машину.
— С возвращением, — сказали с переднего места. — Ваши инструкции.
Пассажир взял пакет, и машина тронулась с места. В пакете были бумаги, но прежде чем их достать, он, порывшись, взял из пакета потускневшее от времени золотое кольцо со знакомой печаткой. Надев кольцо на указательный палец правой руки, он вынул бумаги. Сверху лежала вырезка из газеты с бросающейся в глаза фотографией: в луже крови старик со свастикой на нарукавной повязке. Пассажир издал стон. Эта картина, когда он сидел в тюрьме, не раз представала перед его мысленным взором. Рассмотрев фотографию, он перевел взгляд на низкие темные облака, нависшие над машиной, и тихо пробормотал: