– Нет-нет! – сразу пошла на попятную Нинодия. – Я бы еще пожила, дочурку свою Талинсу понянчила…. Не буду больше пить, ни капелюшечки, вот честное слово тебе в том даю!
– У меня твоих честных слов уже столько накопилось, что если продавать их за грош по штуке, на новые туфли хватит.
– Право же, в этот раз удержусь! Давай, лечи меня, буду выздоравливать, чтобы родить да в ясные глазки моей Талинсы посмотреть! Непутевая мамашка у моей кровиночки, куда денешься…
Хуже всего то, что Зинта сама не знала, есть в этом смысл или нет. Хантре привиделось, что Нинодия вместо ребенка будет нянчить остромордого серого щенка. Видящие восемь из десяти ошибаются редко – и все-таки есть шанс, что ребенок выживет, поэтому нельзя опускать руки, но если б еще Нинодия бросила пить и была заодно с лекаркой…
После того как она, призвав силу Тавше, вновь залатала то, что латала уже не раз, пациентка тяжко вздохнула и промолвила:
– Ты, Зинта, сама рассуди, что мне делать? Ноги покалечены, красоты былой не осталось, прежние кавалеры в мою сторону даже не глянут, разве что деньжат выпросить… Какая у меня теперь житуха? Вот и тянется рука за рюмашечкой-подруженькой…
– Ты могла бы открыть школу танцев. Или писать мемуары – у тебя было столько разных приключений, интересно бы получилось. Или можешь научиться какому-нибудь новому делу, которым когда-то раньше хотела заняться, но так и не попробовала.
– Легко тебе говорить, не поймешь ты меня, ох, не поймешь…
– Ладно, дай чего-нибудь из еды, да я пойду, – сердито буркнула Зинта.
Вышла на улицу с куском яблочного пирога – лекарю, призывавшему силу Тавше, после этого надо поесть, чтобы не довести себя до истощения. Не хотелось ей задерживаться в этом доме, похожем на старую шкатулку, набитую сломанными украшениями, ветхими любовными записками да заботливо сохраненными ярлыками с винных бутылок.
Последние кофейные тучи уплыли: на сегодня работа закончена. Аленду окутали нежные с прозеленью сумерки, такие же, как в прошлом и позапрошлом году в начале месяца Пчелы. Зинта петляла по закоулкам при свете волшебного фонарика – подарка Суно. У нее подойдет срок в конце лета, она носила изрядно надоевший шнурованный бандаж, но продолжала лечить больных. Милость Тавше хранила ее от осложнений, да и не бывало такого, чтобы лекарку под дланью постигла какая-нибудь неприятность с родами. Хотя это не отменяло необходимости побольше есть, надо было взять на кухне у Нинодии два куска пирога… Но скоро она вернется домой и поужинает.
Вот и набережная Сойны, впереди мост, по которому они с Хенгедой сбежали от амуши.
– Не трогайте нас, пожалуйста, ничего у нас нет!
– Деньги давай!
Зинта остановилась, а потом решительно повернула в темный закоулок, из которого доносились возгласы. Двое небогато одетых стариков пятились от заступившего им дорогу парня.
– А ну, отвяжись от них! Я служительница Милосердной, во имя Тавше убирайся отсюда, не то навлечешь на себя ее гнев, сляжешь от болячек, и никто тебя не вылечит!
В подкрепление своих слов Зинта вынула из ножен ритуальный кинжал Тавше – пусть убедится, что она именно та, кем назвалась. Обычно это действовало.
Парень обернулся: помятое лицо со следами порезов от бритвы, мутные алчущие глаза. И слабый, на пределе восприятия, запах китонских грибочков, кто другой не учуял бы.
– Уходите поскорее! – бросила она пожилой паре.
Те торопливо заковыляли прочь, старушка поддерживала под руку своего спутника, опиравшегося на трость.
Грабитель чуть было не кинулся за ними, но заметил, что лекарка одета получше, и сделал выводы.
– Деньги давай! Убью!
– Я могу тебе помочь, выведу отраву, и ты перестанешь мучиться.
Он ее словно не услышал:
– Деньги давай, коза порченая! Убью, сука, убью!..
Денег у нее с собой не было: утром взяла на карманные расходы, да все раздала пациентам в бедняцких кварталах, а то какой толк лечить тех, кому еды купить не на что?
Она выставила между собой и грабителем кинжал Тавше, прикрывая живот. Это не то оружие, которое можно использовать против человека, разве что напугать… Он тоже выхватил из-за пазухи нож – движения расхлябанные, но привычно-ловкие.
– Убирайся, именем Тавше!
Вделанный в рукоять кинжала кабошон налился голубоватым мерцанием. Значит, перед ней не человек?.. Кто он – вурван, демон? И почему тогда камень начал светиться не сразу?..
Сбоку скользнула тень. Звук удара, влажный хруст – и из грудной клетки бандита высунулся окровавленный кулак. Парень захрипел, изо рта вытекла темная струйка, лекарка увидела белки его закатившихся глаз – а потом над запрокинутой в конвульсиях головой вспыхнула другая пара глаз, лунно-серебряных с вертикальными зрачками.