Для ответа Маккенна тщательно подбирал слова.
- Имеет значение, хефе, - наконец сказал шотландец. - Только то, что я о тебе думал. Я видел, как сегодня ночью ты убил двоих и дважды нападал на меня, как безумный, без всякой причины, к тому же просто так ударил Салли. И все же я не считаю тебя похожим на Манки, ты не совсем ещё одичал.
- А каким?
- Плохим, конечно, человеком, которому не выпадало случая стать хорошим. Тебе поздно меняться, но семена гордости, которые посеял твой испанский отец, ещё могут дать всходы. Несмотря ни на что. Ты разбираешься в испанской религии, а, Пелон?
- Ха! Еще бы! Все падре - лживые собаки. Они спят с монашками, крутят мозги детишкам, отбирают деньги у бедняков и отсылают их папе в Рим, - в общем все это так дурно пахнет, что честному разбойнику стало бы дурно. Нет уж, спасибо, лучше спокойно убивать и грабить!..
- Видимо, - сказал Маккенна, - ты в душе - революционер; подобные мысли высказывал небезызвестный тебе Бенито Хуарес.
- Я всегда так говорил, - уперся Пелон. - У этого Бенито мозги работали, что надо! Он был настоящим воином. А тебе известно, что в нем текла индейская кровь?
- Он был чистокровным индейцем, - ответил Маккенна. - Особенно во всем, что касалось церкви. Но ты, Пелон, меня не так понял. Я не собирался узнавать, как ты относишься к религии в целом. Хотел лишь спросить, знакомо ли тебе учение некоего Христа?
- Христа?
- Ну, да.
- То есть, Хесуса, сына Марии?
- А что, есть и другие?
- А ты католик, Маккенна?
- Нет.
- Тогда зачем спрашиваешь?
- Пелон, ты можешь ответить на простейший вопрос?
- Конечно. Ты что меня дураком считаешь?
- Ни в коем случае. Давай вернемся к нашей теме. Тебе известно, что Иисус учил, что плохому человеку никогда не поздно стать хорошим?
Пелон запрокинул огромную голову и захохотал.
- Ох, уж этот мне Хесус! - сказал он. - Хотелось бы мне, чтобы он проехал несколько сотен миль в моем седле. И тогда бы вспомнил, что говорил Бенито Хуарес: доброго изображать легко.
Маккенна кивнул. Он все больше и больше удивлялся, открывая в жестоком бандите укромные уголки и трещины, в которых прятался незаурядный ум, и эти открытия внушали уверенность, что в конце концов ему удастся использовать лучшую сторону натуры Пелона, если, конечно, он сможет засечь точное её местоположение.
- Хефе, - сказал он, - неужели в мире нет ничего, что бы ты любил? О чем бы жалел?
- Еще бы! - бандит грохнул шотландца по плечу. - Люблю виски, мягкую постель и толстых молодух. - Ты что, Маккенна? Да я жалею о тыще миллионов утерянных возможностей!
- Нет, Пелон. Я не о том. Неужели нет человека или идеи, из-за которой тебе бы стало тошно на этом свете, захотелось бы выть от тоски, измучаться, но попытаться все переделать?
- А каким это образом, компадре, я могу что-то там переделать? Я обхитрил белого лейтенанта и тридцать его черномазых рейнджеров, вместе с молодой скотинкой - апачской ищейкой и теперь свободно еду в великолепный рассвет, к источнику с хорошей водой, туда, где можно отдохнуть и выпить горячего кофе, причем еду в компании отличных мужчин и даже женщин, которые возьмут на себя заботу обо всей "домашней" работе. Пойми, друг мой, ведь именно ты абсолютно ничего не понимаешь в этой прекрасной жизни. Если бы, кроме всего перечисленного, мне светило ещё что-нибудь, я бы просто свихнулся. А ведь, Господи прости, мы ни слова не сказали о золоте, которое ждет нас в каньоне Дель Оро! Маккенна, ты просто старая баба! Вам бы с Хесусом не помешало поучиться жизни у меня. Ведь именно вы, а не Пелон Лопес, талдычите о том, что жизнь - дерьмо!
Глен Маккенна, набычившись, покачал головой.
- Когда-нибудь, Пелон, - сказал он, - я отыщу твою "ахиллесову пяту". Я знаю, что она есть. И верю - с первого дня, как мы встретились, что смогу её найти. Мы, шотландцы, народ упрямый!..
- Как и мы - сонорцы, - отозвался Пелон. - Больше всего мне хочется, чтобы ты поскорее заткнулся: и так наболтал черт знает чего.
- Как угодно, - покорно произнес Маккенна. - Но остался вопрос, который мне необходимо тебе задать, хефе: по делу. Можно?
- Ну, конечно. Для дела время всегда отыщется. Я, насколько тебе известно, - деловой человек.
- Ладно, ладно. В общем это относительно твоей сестры. Понимаешь, о чем я. Не хотелось быть бестактным...
- Разумеется, понимаю. Какого черта? Думаешь, я слепой? Говорил же я тебе, что ты запал ей в душу. Говорил? А говорил, что придется-таки её взять? Говорил? Так в чем, черт побери, дело? Ты что - девственник?
- Я не об этом, - сказал Маккенна. - Ты видел, как она смотрит на белую девушку? Я боюсь за жизнь Фрэнчи.
- И я ничуть не меньше.
- Тогда сделай что-нибудь, Пелон, - попросил бородач, дивясь столь пылкому признанию. - Ты же не можешь позволить ей убить девушку. Прикажи Салли по крайней мере держаться от Фрэнчи подальше. Хотя бы это...
Пелон беспомощно пожал плечищами.
- Тут, омбре, - сказал он, - я тебе ничем помочь не могу. Мне бы самому не хотелось, чтобы белой малютке перерезали глотку. Но защитить её я не в силах. Тут твое дело. Ты единственный человек на свете, который может удержать Салли в стороне от девчонки.
- Че-чего? - заикаясь, переспросил Маккенна. - Я? Каким образом?
Пелон развернул свой огромный череп и уставился на шотландца.
- Последний раз, - сказал бандит, - предупреждаю тебя, Маккенна: не смей издеваться.
- Боже мой! Да не издеваюсь я!
- Нет, издеваешься.
- Нет же, нет, клянусь! Скажи, как и что сделать и я сделаю!
- М-да, - покачал головой Пелон, - конечно, трудно поверить в то, чтобы человек, доживя до твоих лет, не знал, как это делается, но, черт побери! возможно всякое. Ладно, слушай. Сначала как-нибудь отведи её в сторонку, ну, не знаю, отыщи укромный уголок где-нибудь на стоянке. Даже такая стервоза, как Салли, чувствует себя лучше без посторонних глаз. В общем, отведи подальше. Ты ведь знаешь женщин: все они в душе шлюхи, но каждая шлюха любит заниматься делом при закрытых дверях, если таковые присутствуют. Так значит, первым делом убираешь её с чужих глаз, ну а потом залезаешь рукой...