Здесь Пелон вновь прервался, чтобы поинтересоваться у Маль-И-Пай насчёт еды. Получив ответ, что кусок холодной мулятины уже разогревается, а вода для кофе вот-вот закипит, он успокоился, вынул ещё одну сигарету и вернулся к рассказу.
В поход вышли двадцатого августа. В тех землях, которые им предстояло пересечь, не жил ни один белый переселенец. Кривоух, которому под конец было обещано целых две лошади вместо одной, а также ружьё, седло, амуниция и два пятидесятидолларовых самородка, сообщил им, что до места, откуда будет виден Сно-Та-Хэй, восемь дней пути. Да оттуда ещё четыре или пять дней до последнего лагеря, который будет разбит у самого входа в каньон.
Пелон пустил облачко дыма и сказал, что Маккенна, наверное, уже понял: разговоры насчёт восьми дней были просто брехнёй. Уж больно мексиканцу хотелось заполучить обещанное белыми… Ни одной экспедиции, которая только частично едет на лошадях, не добраться в столь короткий срок до места, откуда виден Сно-Та-Хэй. Им-то с Маккенной хорошо известны истинные расстояния в этой стране… Маккенна не возражал.
Путешествие, продолжил вожак шайки, прошло нормально, и вот компания достигла наблюдательного пункта, расположенного высоко на гребне холма между двумя горами. Оттуда хорошо просматривались две Сахарные Головы — пики, отмечающие вход в Сно-Та-Хэй. Но когда Адамс и Брюер поднялись с проводником на седловину, им стало немного не по себе. Указав на «Головы», Кривоух сказал, что вход в каньон лежит между ними. Брюер в ярости заорал, что до них не меньше двухсот миль. Тут мексиканец поправился: речь, мол, шла о шести, а может, и о десяти днях. Так или иначе, они забрались слишком далеко в земли апачей, чтобы возвращаться. Для этого потребовалась бы еда для них и для лошадей, а её-то и не осталось. К тому же хитрый Кривоух напел, будто в Сно-Та-Хэй в ручье лежат золотые самородки в крупный жёлудь величиной, а выше по руслу в материковой породе попадаются даже обломки с индюшачье яйцо и больше. Белые, конечно, не стерпели. Брюер и Адамс объявили, что путешествие продолжается. — Теперь не мексиканец их вёл — золотая лихорадка подгоняла.
Счёт дням потерян. Они шли дикими землями. Тропа вела от каньона к каньону. Даже Адамс, который неплохо ориентировался в Аризоне, был смущён: это Белые Горы или нет? — сколько рек после Джила-Ривер они пересекли: две или больше? Был ли второй из потоков рекой Сан-Франциско из мексиканских пустынь? Адамс не помнил. Он хотел, как и любой из их компании, потихоньку запомнить дорогу и, избавившись от своих товарищей, как-нибудь вернуться в каньон. Но никто из них не смог бы вспомнить путь, по которому их вёл Кривоух.
По индейской версии, белым отрядам, вроде отряда Брюера — Адамса, ни за что не одолеть весь путь до Сно-Та-Хэй по бесплодным пустыням меньше, чем за двенадцать переходов. Выходило, что последний лагерь перед входом в Сно-Та-Хэй они бы разбили лишь на двадцать третий или двадцать четвёртый день.
Возбуждение белых достигло пика. Они едва не заболели. Лихорадка проявлялась в людях самым безобразным образом. Они почти не спали и постоянно следили за Кривоухом, чтобы тот, не дай Бог, не сбежал.
Последний день путешествия навсегда остался в памяти у всех. Каждый до мельчайших деталей запоминал, где находится вход в Сно-Та-Хэй, чтобы сразу отыскать его, когда вернётся один. После того, как старатели покинули лагерь, дорога начала неуклонно подниматься вверх. Всё выше, выше, выше… Прошли уровень, на котором росла опунция, мимо последних мескитовых кустов, гнёзд горных куропаток, пересекли бездонную пасть расселины в красном известняке. Добрались до караванной тропы, отмеченной следами фургонных колёс.
— Запомните хорошенько эту дорогу, — сказал им Кривоух. — Она приведёт вас прямо в форт с солдатами. Там есть магазин, где вы сможете купить всё, что вам угодно.
Белые решили, что он подразумевает Форт Уингейт, и никто не стал переспрашивать, о чём именно говорит мексиканец.
Кривоух вёл отряд весь день и после наступления темноты. Они подозревали, что он петляет и кружит нарочно: хочет запутать их, чтобы никто не смог припомнить дорогу до последнего лагеря. Но он всё-таки довёл их.
Мексиканец не разрешил разводить костёр. Сказал, что в течение последних трёх дней чувствует присутствие апачей. За последнее время старатели не видели ни краснокожих, ни белых, ни даже конского следа, лишь вымытые дождями следы колёс фургонов, и упоминание о страшной опасности сразу всех отрезвило. Нервы натянулись, как струны.