— Ещё бы, сынок. Я-то понимаю, а вот ты, похоже, нет…
— Чего? — раздражённо спросил Маккенна. — Чего ты там говоришь?
Апач пристально посмотрел на него.
— Скажи, я очень стар, Маккенна? — спросил он.
— Да, очень. А что?
— Обманывали ли мы друг друга, когда говорили, что я умираю?
— Нет, не обманывали. Мы знали, что так оно и есть.
— Так зачем мне тогда врать тебе насчёт Золотого Каньона? Старик умирает. Молодой человек, несмотря на иной цвет кожи, становится другом старика. Умирающий хочет отблагодарить за услугу, оказанную ему в последний час. Станет ли он лгать своему последнему другу в этой жизни?
Маккенна покраснел:
— Конечно же, нет. Прости меня.
— Теперь ты веришь в золото?
Маккенна покачал головой:
— Нет, старик. Не могу я тебе врать. Как и ты не можешь врать мне. Я слышал тысячи историй про Золотой Каньон.
— Конечно же, Маккенна, друг мой, таких историй действительно тысячи. Но Каньон-то — один. Вот! Наконец я увидел, как ты затаил дыхание. Вижу, что ты по-настоящему слушаешь. Карту, что я тебе нарисовал, когда-то нарисовал для меня отец, а для него отец отца, и так дальше, в глубь веков передавалась она только в нашей семье для сохранения настоящими апачами.
— Подожди, — прервал его Маккенна. — Но ведь этот секрет хранила семья вождя Наны…
— Верно, — откликнулся старик. — Я кровный брат Наны.
— Мать честная! — задохнулся старатель. — Ты серьёзно?
Но старый, забытый всеми апач по имени Эн, Собака Прерий из племени вождя Наны, молчал. Маккенна позвал его по имени и потряс за плечо, но он не откликнулся.
— Иди с миром, — пробормотал Маккенна и прикрыл ему веки.
Опустив обмякшее тело обратно на старое одеяло, он поднялся на ноги. У него был выбор. Первое: завалить старика камнями. Второе: отнести его дальше в расселину, пробитую ручьём, обратно по обнажённому руслу в Яки-Хиллз, и там похоронить более достойно. Третье: просто оставить тело как есть, непокрытым, чтобы его похоронили проходящие мимо апачи.
Обдумывая эти три возможности, старатель и услышал тихое перекатывание камешков по выступу, отделявшему русло ручья от пустыни. Маккенна осторожно повернулся на звук. Как раз вовремя, чтобы увидеть полдюжины членов шайки с ружьями наизготовку.
Они наверняка наблюдали за ним издали, а потом окружили, чтобы проверить: что это делает одинокий белый в богом забытом краю? Вот только почему они не выстрелили? Чего ждут? Значит, есть причина…
Перед ним замерли готовые к броску краснокожие, бандиты. Словно красные волки пустыни: губы вздёрнуты, обнажая крепкие белые зубы; раскосые глаза жадно полыхают. Долго-долго стояли они так. Наконец, Маккенна осторожно кивнул их предводителю.
— Привет, Пелон. Приятно снова увидеть тебя. Что ж ты не пристрелил меня в спину? У тебя была отличная возможность. И почему не стреляешь в живот? Неужели ты тоже постарел?
По лезвию ножа
Пелон улыбнулся. Лучше бы он этого не делал…
— Ну, я бы этого не сказал, — ответил бандит. — Хотя, конечно, теперь я старше, чем в нашу последнюю встречу. Но ведь и ты тоже, Маккенна…
— Естественно, — пожал плечами старатель. — Это только вино со временем становится лучше. Так почему ты не пристрелил меня?
— Есть причина.
Маккенна кивнул, намеренно затягивая разговор, чтобы оценить ситуацию.
Он знал Франциско Лопеса, по прозвищу Пелон, вот уже одиннадцать лет. Это был полуапач, полумексиканец — метис с Монты, красивого горного хребта, тянувшегося в Мексику с юго-запада Соединённых Штатов. В сердце Пелона жила двойная ненависть к белым, унаследованная с обеими кровями. Ненависть он и сделал профессией. Только ею и жил. Следовательно, решил Маккенна, те, кто избрал Пелона вожаком, должны разделять его ненависть к белым. Взгляда было достаточно, чтобы понять: подтверждаются худшие опасения. Двое бандитов были мексиканцами, трое — апачами. Одеты соответственно ремеслу: кожаные патронташи, вылинявшие хлопчатобумажные рубахи, и у каждого на голове либо сомбреро величиной с тележное колесо, либо яркая индейская повязка. Каждый вооружён винтовкой и двумя револьверами.
— Думаю, — наконец проронил Маккенна, — что у тебя действительно есть причина не убивать меня сразу. Кажется, догадываюсь — какая.
В напряжённой тишине старые знакомые пристально разглядывали друг друга.
К удовольствию Пелона, Маккенна был всё тот же: рыжая борода и дружелюбный взгляд голубых глаз. Изящные манеры и этот мягкий взгляд, совершенно неуместный в этой ситуации, всё так же раздражали бандита. Может, Маккенна и прибавил в весе, но был по-прежнему строен, мускулист, узок в бёдрах и широк в плечах. И в тридцать лет он оставался тем спокойным, острым на язык парнем, каким был в двадцать. Черты, по которым отличают образованных выходцев из восточных штатов, за прошедшее время здорово высушились и выветрились в этом проклятом краю, но Пелон видел пропасть, отделявшую его от шестифутового белого гиганта.