Покачивая огромной головой, он нахмурился:
— Жаль, что я никак не могу вспомнить то, о чём говорил мой товарищ. Чем ближе мы подходим к Сно-Та-Хэй, тем больше я об этом думаю.
— Успокойся, — улыбнулся Маккенна. — Я же сказал: придёт время и ты всё вспомнишь.
Хачита не ответил; он хмурился и всё качал и качал головой. Молодой Микки с отвращением сплюнул и заговорил со своего каменного сидения:
— Духи! Предупреждения! Легенды! Вы — просто толпа старух. Чёрт побери, давайте чего-нибудь поедим. Я умираю с голоду. Что там у нас сегодня, старая?
— Лично для тебя, — отозвалась Маль-И-Пай, — змеиное дерьмо и жабий помёт.
Лицо парня исказила злоба:
— А лично для тебя, — завопил он, — пуля в твою старую вонючую утробу! Благодари Бога, что нам нельзя стрелять. Запомни, мамаша: когда мы отыщем золото, тебе не поздоровится!
— Плевала я на тебя, — сказала старуха.
Она так и сделала. Разведчику пришлось отпрыгнуть, чтобы не быть забрызганным слюной. Задыхаясь от ярости, он перехватил ружьё за дуло и замахнулся… Мозги Маль-И-Пай разлетелись бы по сторонам, если бы Маккенна не поднырнул под занесённую дубинку и не отшвырнул старуху в сторону. Они упали, и приклад, просвистев над их головами, врезался в камень и расщепился. Увидев, что винтовка повреждена, парень побелел, как смерть.
— Будьте вы прокляты, — прошипел он. — За это вы поплатитесь оба.
Но исполнить угрозу ему не удалось. Стоило Микки приложить расщеплённый приклад к бедру и направить дуло на распростёртые на земле фигуры, как он взлетел над землёй, будто пушинка. Парень повис на вытянутой руке Хачиты, беспомощный, как крыса в когтях ястреба, и великан примерялся, куда вонзить свой неизменный топорик.
— Не смей, не надо! — завопил с земли Маккенна. — Хватит смертей, Хачита! Твой друг не одобрил бы этого. Поставь его на землю. Осторожнее, осторожнее.
Апач молча кивнул. Но, возвращая коротышку-разведчика на землю, он неуверенно бормотал:
— Не знаю, не знаю. В том, что мне говорил мой друг, было что-то об убийстве. Это точно. Но вот что именно?
— Наверно, то, о чём сказал и я, — чтобы убийств больше не было. Разве нет, Хачита?
— Не знаю, друг. Вполне возможно, раз ты так говоришь.
— Ну, конечно. Ладно, теперь всё. Мы все в одном лагере, под одним небом…
— Верно, — сказал Пелон. — И это наш последний лагерь перед входом в Сно-Та-Хэй. Вы только представьте, друзья!
Мы почти на месте…
Он запнулся, и по его лицу словно тень пробежала.
— Чёрт побери, Маккенна, меня что-то беспокоит, а я не знаю, что именно… А, вот! — вспомнил он. — Если завтра мы должны увидеть Тыквенное Поле, значит сегодня мы пропустили ещё один опознавательный знак.
— Дорогу для фургонов, — кивнул Маккенна. — Мы должны были пересечь её примерно в полдень.
— Да, да, именно. А, чёрт, мне это совсем не по вкусу. Теперь мне кажется, что мы потеряли направление. В истории Адамса совершенно ясно говорится о дороге. Я сейчас пойду и поищу эти проклятые тыквы.
— А духи?
— К чёрту духов!
Маккенне вовсе не хотелось будоражить людей. За ночь следовало восстановить силы.
— Подожди, — сказал он. — Пошевели мозгами, Пелон. Помнишь, почему Кривоух так настоятельно советовал запомнить дорогу на форт? Я напомню. Потому что уже тогда дорога была заброшена и едва виднелась, без усилий её могли разглядеть только индейцы. И вот проходит ещё тридцать лет. Солнце, дожди, песчаные бури, зимние метели и вешние потоки терзают эту землю, изменяют её лицо. Неужели ты считаешь, что и через столько лет старая дорога всё ещё видна? Естественно, мы её не увидели — потому что видеть там больше нечего.
Пелона не слишком убедила эта тирада. Но тут старая карга сказала, что кофе уже остывает, и кто хочет есть, должен отыскать подходящую палочку, заточить и, насадив на неё засиженную мухами оленину, подержать её над огнём, чтобы выжечь из мяса все личинки.
Этот неотразимый аргумент положил конец колебаниям бандита. Вместе с остальными он подсел к костру. Но, усевшись возле огня, указал куда-то вверх по каньону.
— Лучше бы этим тыквочкам завтра утром быть на месте, — сказал он. — Ты, надеюсь, понимаешь, о чём я, милый друг?
— Разумеется, — пожал плечами Маккенна.
А затем подумал о том, сколько тыквочек можно отыскать в древней индейской деревушке, где оросительные каналы давно пересохли.
Лихорадка
И ещё одна мысль угнетала Маккенну, пока он расправлялся с нехитрым ужином, сидя в лагере возле Тыквенного Поля или рядом с тем местом, где оно должно было находиться. Но уже не о тыквах. А о Фрэнчи Стэнтон и о нём самом, и о рискованной затее, вызревавшей у него весь долгий день. Бороться с самим собой было ох как нелегко! Потому что Маккенна точно знал, где они находятся. И знал, что иссохшие тыквенные плети преспокойно валяются возле каналов. Ещё около одиннадцати часов утра они миновали место, которое шотландец немедленно признал, в отличие от своих компаньонов. Они грезили о самородках и золотом песке, которые ждали их впереди, — и поэтому лишь подгоняли своих лошадей, пересекая едва видимые следы фургонных колёс, отпечатавшихся на камнях. Но Маккенна видел их.