Тим разломил парящую рыбу на две части и большую отдал Сашке.
— Чего это ты меня все время подкармливаешь? То свою долю шоколада отдал, то эти таблетки, а теперь вот и кусок побольше? — обиделся ленинградец.
— Это потому, что салажонок ты еще, Санек, да и в лагере почти дошел. Так что давай наворачивай. А мне не впервой. Считай, третий раз к своим выхожу, — жестко прищурился глазами.
Приятели стали жадно глотать рыбью мякоть, обсасывая кости, а потом взялись за грибы, пресные, но вполне съедобные.
— На вот еще, хлебни, у фрица в кармане была, — протянул старшина другу миниатюрную плоскую фляжку.
— Когда успел, я даже не заметил.
— И в Ростове мало кто замечал. Я пацаном водился с беспризорными и по карманам ловко притыривал, — беззвучно рассмеялся Тим.
Сашка отвинтил колпачок, сделал глоток из фляжки и поморщился.
— Ну как? Получше шила?
— А я его на охотнике один раз только и пробовал, боцман не давал. Тоже говорил, что салага.
— Это коньяк, — приняв назад фляжку, сделал глоток и Тим. — Давай теперь ногу твою поглядим, и на боковую. День выдался напряженный.
Морщась, Сашка поднял до мосластого колена штанину робы. Нога от щиколотки до лодыжки у него посинела и распухла. Тим, отчекрыжив финкой от парашютного лоскута длинную ленту, туго забинтовал ею ногу матроса.
— Вроде тугой повязки. А теперь спать, утро вечера мудренее.
Утром, когда проснулись, вся тундра была покрыта тонким слоем снега.
— Лето и зима одновременно, — пробурчал Сашка, стряхивая его с шапки, и сладко зевнул. — Впервые хорошо выспался, без кошмаров.
Затем друзья встали, умыли снегом чумазые лица, и старшина ощупал унты, они были сухие.
— Снимай гады, — кивнул на Сашкины истертые до дыр ботинки.
Матрос уселся на котомку, сбросил ботинки с ног, стряхнул с них драные ошметки мешковины и пошевелил бледными, распухшими от сырости, стертыми в кровь пальцами.
Тим разрезал надвое служивший им скатертью за ужином кусок шелка и протянул товарищу. После этого стащил с ног размокшие пьексы и отчекрыжил от одной из шелковых накидок еще два куска аналогичного размера.
Приятели туго обернули ноги этими шикарными портянками, снова обулись и немного подкрепились изюмом.
— Так, — утер губы старшина, — давай, Санек, достругивай приклад и готовь костер, а я к озеру. Может, рыба какая сдуру поймалась, заодно и веток наломаю.
Отсутствовал он довольно долго, потом над озером гулко разнесся выстрел, и Сашка дернул из ножен финку.
Через минуту из кустарника появился Тим, неся в руке какую-то птицу и волоча за собой несколько корявых сухостоин.
— Ух ты, куропатка! — удивленно воскликнул Сашка, пряча нож, и всплеснул руками.
— Держи, — бросил ему еще теплую, рыжеватой окраски птицу старшина.
— В березнячке подшиб. Там их целая стайка почками кормилась. Хороший у «вальтера» бой, — похлопал по рубчатой рукоятке торчащего за поясом пистолета.
— А вот рыбы нету, удочки я снял. Дай-ка мне лопатник фрица, там много бумажек. Я с вечера мха подсушил, глядишь, сверну цигарку.
Сашка достал из внутреннего кармана бумажник, протянув его Тиму, а сам начал ощипывать куропатку.
Тот же, присев на корточки, достал оттуда тонкую пачку рейхсмарок, несколько фотографий и какие-то сложенные вчетверо листки, судя по виду письма.
Фото привлекли внимание старшины, и он стал внимательно их разглядывать.
На одном погибший был в парадной форме офицера люфтваффе и с какой-то расфранченной девицей, на втором — в летном комбинезоне у «мессершмита», а на третьем — рядом с грузным человеком, в высокой фуражке и мундире с аксельбантом, увешанном крестами, спесиво смотревшим в объектив.
— Вот тебе Геринг, — показал Сашке фото Тим. — Я видел его портрет в одной немецкой комендатуре, которую мы разгромили под Оршей.
— Ну и боров, — нахмурился матрос, заканчивая ощипывать птицу и смахивая рукой перья с коленей, — пудов на десять.
— И карта у этого фрица интересная, с их аэродромами и воинскими частями. Пригодится нашим. А вот из этого послания я себе самокрутку и сварганю, — развернул старшина одно из писем. — Судя по всему, от фрау, бумага тонкая и духами пахнет.
Он ловко свернул из странички козью ножку, достал из кармана бриджей горсть сухого перетертого мха и засыпал внутрь, примяв большим пальцем. Потом, взяв из горящего костра ветку, прикурил.
— У-у-у, — с наслаждением затянулся и выпустил носом густую струю дыма, — даже башка закружилась.