Выиграв в «пожара» восемьдесят копеек, Юра с ходу доказал свою пионерскую стойкость и не купил на черном рынке за эти деньги пластинку вражеской заразы под названием «жвачка», с помощью которой мировая реакция пыталась расшатать наши устои и одержать победу на идеологическом фронте. Юный пионер, не колеблясь, добавил еще пару копеек к этой сумме. На нее Юра мог бы восемь раз сходить в кино на утренний сеанс, чтобы снова и снова видеть фильм за Тимура с его командой или про неуловимых сопливых мстителей, которые только успевали разряжать наганы во все антисоветское, что двигается вокруг них.
Выкинув из портфеля учебники, пионер Печкин погрузил в него три не пустые молочные бутылки и стал шмонать свой район с настойчивостью красного следопыта в поисках очередного ветерана, таскавшего вместе с дедушкой Лениным бревно на первом коммунистическом субботнике. Пользуясь тем, что в период проклятого застоя люди большей частью где-то работали, а не торчали дома, как сейчас, Юра безбоязненно звонил в двери.
В те сравнительно недалекие времена на квартирных окнах еще не было решеток толще тюремных, а изготовление бронированных дверей не планировалось даже в кошмарном сне как трудовой подарок очередному партийному съезду. Старушки безбоязненно открывали двери всем звонящим вовсе без качалок и револьверов в руках, как это порой происходит сегодня.
— Здравствуйте, бабушка! — вскидывал руку в салюте над пионерским галстуком Юра Печкин. — Я тимуровец из звена имени Николая Островского. С сегодняшнего дня наш пионерский отряд берет над вами шефство. Вот, пожалуйста, возьмите бутылку молока в подарок.
На хуторе не нашлось ни единой бабушки, которая бы засомневалась, что за свою жизнь она не заработала с-под советской власти хотя бы бутылки молока. Некоторые из старушек даже считали: им кое-что не додали в этой жизни — от гарантированного коммунизма до сортира вовсе не во дворе, но почему-то соглашались и на более дешевую, чем все эти дела, бутылку молока.
— Я никого не просила о помощи, — гордо отвечала бабушка, хватая шаровую бутылку.
— Нас не надо ни о чем просить! — торжественно, как на школьной линейке, чеканил пионер Печкин. — Мы сами, по велению сердца и коммунистического долга, приходим на помощь пожилым людям. Это благодаря вам у нас самое счастливое детство. Вы сделали революцию, победили в войне и восстановили из руин нашу горячо любимую родину. Потому мы будем вам помогать. Носить продукты, лекарства. А девочки из нашего звена, соревнующегося со звеном имени Хо Ши Мина, станут убирать вашу квартиру от пыли.
— Скажи, деточка, как вы обо мне узнали? — сияла на всякий случай бабушка, разомлевшая от таких признаний ее заслуг перед родиной.
— Самых выдающихся стариков нашего района разыскивает звено имени Павлика Морозова, — признавался пионер Печкин. — В общем, бабушка, если вам нужно купить хлеба или другого анальгина, говорите. Кстати, сегодня на Шестнадцатую станцию Фонтана завезут сырокопченую колбасу.
Хотя некоторые бабушки явно страдали склерозом, забыв как выглядит эта самая колбаса, они все-таки что-то вспоминали и четким почерком писали на бумажках чего, кроме легкой смерти, желают от этой жизни. Старушки вручали школьнику Печкину деньги вместе с писульками, Юра вскидывал руку в пионерском салюте и вместо магазина при аптеке гнал до другой комсомолки двадцатых годов.
Деньги, вложенные в бутылки с молоком, приносили Печкину такую прибыль, которую не догадались гарантировать отпрыскам этих старушек современные трасты. По детской дурацкой непосредственности Юра получал не только материальное, но и моральное удовлетворение от по-новаторски тимуровской работы, читая записки старушек.
— Ишь ты, хлеба свежего, — лыбился пионер Печкин, бросая очередную записку в урну, вовсе не похожую на ту, до которой с дурными надеждами бегут избиратели, — а смолы горячей не хочешь? В мечтаниях после подсчета навара Юра представлял себя комсомольцем отряда имени налетчика Котовского, за которым двигался грузовик «ЗИЛ», доверху нашпигованный молочными бутылками.
Эта мечта разбилась вдребезги, как бутылка молока, выпущенная от испуга бесстрашным пионером после того, как его прихватил за шиворот участковый Василина.
После профилактической беседы пионер Печкин, обливаясь горючими слезами, давал честное слово имени дедушки Ленина, что он больше никогда не будет подрабатывать молочником. Теперь он станет на путь повального переисправления и начнет брать пример не со взрослых дядей, а с тех литературных героев, за которых учат в школе. Например, с Тимура и его команды, придуманных орденоносцем Гайдаром.