Сделав большой круг и не обнаружив в окрестностях ни души, вертолет вернулся к реке, повисел несколько секунд над брошенным вездеходом и боком двинулся к берегу, гоня перед собой мелкую рябь взбудораженной винтами воды. Для большого МИ-8 площадки для посадки не нашлось, и вся шестерка десантировалась по мотающейся из стороны в сторону веревочной лестнице. Трудней всего пришлось хозяину овчарки. Хотя ее и привязали к спине наподобие рюкзака, но, оказавшись на большой высоте, оглушенная грохотом мотора и винтов, собака начала рваться из своих пут, отчаянно скуля и повизгивая.
— Найда, место, Найда! — орал проводник, пытаясь перекричать адский грохот лопастей. Но собака продолжала биться, корябая когтями спину хозяина.
Проводник, отчаянно матерясь, поспешил вниз, колыхаясь и закручиваясь на жидкой лестнице не только от произвольных порывов ветра, но и от толчков бьющегося животного. Наконец ему удалось опуститься, и овчарка, вырвавшись из пут, не разбирая дороги, ломанулась в кусты, роняя с клыков розоватую пену.
— Найда, ко мне! Найда! — орал бегущий вслед за ней проводник.
Из салона вертолета за этой сценой наблюдали двое: Бурый и Куцый.
— Иди строго на запад, я не думаю, что они ушли далеко! На все про все тебе неделя, — крича, давал Бурый последние наставления. — В эфир зря не выходи, только когда все кончите и золото будет у вас. И запомни, Куцый, башку тебе зеленкой уже намазали! Так что либо вышак, либо «рыжье» принесешь обратно. Все понял?
Куцый мотнул головой, привычно ссутулился и с опаской полез в открытый люк. В глазах его плясал страх. В последнее время он боялся всего: Бурого, покойного Витьку, смерти, жизни, а сейчас еще и высоты. За плечами бывшего бригадира болтался тощий рюкзак, на груди висел АКМ с откидным прикладом. Точно так же были экипированы остальные участники группы, лишь у одного из них вместо рюкзака висела ранцевая армейская радиостанция с длинной гибкой антенной. Все, в том числе и проводник, поймавший наконец ошалевшую собаку, молча ждали, когда начальник наконец спустится на землю.
Неуклюже спрыгнув с последней перекладины лестницы, Куцый дал отмашку, и вертолет, резко взмыв вверх, взял курс на базу. Проводив его взглядом, Куцый обернулся к оставшимся под его началом «орлам», скривился в вымученной улыбке и, как-то даже заискивающе предложил:
— Ну что, мужики, перекурим или лучше пообедаем?
— Да мы уже перекурили, — за всех ответил рослый мужик с большим шрамом на подбородке, — Двигать надо, а то и так много времени потеряли.
Вздохнув, Куцый молча кивнул. В глазах всех пятерых своих спутников он увидел кровавый отсвет обещанного им в награду золота.
ПУТЕШЕСТВИЕ БУДЕТ ПРИЯТНЫМ…
А мы в это время безмятежно топали по тайге. Третий день пешего путешествия почти не отличался от второго: все так же болели ноги, рюкзак по-прежнему казался неподъемным, а дорога — бесконечной и однообразной. Как бы я хотел оказаться в тех местах теперь налегке. Такого изобилия ягод, грибов, кедровых орехов я не видел и не увижу уже никогда. Заросли смородины сменялись колючими кустами переспевшей, необыкновенно вкусной малины. Попадалась костяника прозрачная, красная, с просвечивающей косточкой внутри. Раз я нарвался на жимолость. Подумав, что это такой сорт черники, я с жадностью закинул в рот сразу три иссиня-черных, продолговатых ягоды. Кисловатая горечь мгновенно свела скулы, и я долго отплевывался от этого подарка тайги под дружный смех и издевательства «передовых» членов нашей экспедиции.
— Юр, это самая полезная ягода, — убеждал меня проклятый белорус.
— Хватани-ка еще горсточку, — радостно поддержал его Лейтенант.
На привал встали около очередного ручья, а утром, проснувшись, я не обнаружил в лагере Андрея. Павел спал рядом, он всегда дрых до последнего, а вот Лейтенант исчез без следа. Костер вовсю уже горел, значит, встав, он подкинул дров и куда-то ушел. Не оказалось и чайника с котелком… Немного подождав, я отправился на поиски лейтенанта.
У ручья его не было… Я бездумно прошел еще метров двадцать по течению. Вдруг за кустами раздался какой-то плеск… Осторожно пройдя еще метров пять, я наткнулся на чайник и котелок. Они мирно стояли на земле в каком-то метре от ручья, но Андрея рядом не было. Волосы у меня начали подниматься дыбом, давняя мысль о кровожадных таежных зверях снова забилась в мозгу. Я не знал, что делать! После лихорадочных раздумий я уже открыл было рот, чтобы позвать на помощь Павла, как из-за кустов показалось недовольное лицо лейтенанта. Он приложил к губам палец и взмахом руки позвал к себе.
«Что он там, нудистский пляж, что ли, нашел? «- думал я, осторожно пробираясь по склизким камням.
— Что тут у тебя, русалки? — шепнул я, дойдя наконец до Андрея.
— Сам смотри.
— Ух ты!
По спокойной глади озера плавала стая белоснежных лебедей. Я эту птицу прежде видел только на картинках да по телевизору и всегда не мог понять, за что хвалят этих длинношеих гусей. Но встретив их здесь, в таежной глухомани, я не мог оторвать глаз от их безупречной красоты. Было что-то завораживающее в ровном скольжении таежных красавиц. Темная, почти черная вода лесного озера особенно контрастно подчеркивала свадебную белизну их оперения. Одни птицы кормились, другие просто чистили перья, но даже это простое действие они производили с обворожительным изяществом. Мы с Андреем забыли обо всем, и о погоне, и о золоте, и о страшной, нелепой смерти артельщиков. Глядя на этих величавых птиц, хотелось думать только о чем-то хорошем, вечном…
«Жалко, Ленки нет», — подумал я, а потом спохватился. Вот это пожалел! За эту неделю нас чуть не убили, пришлось пережить столько смертей, увидеть столько крови, впереди — безбрежность просторов и неизвестность, а я жалею, что рядом нет любимого человека. Молодец!
К сожалению, все хорошее когда-нибудь кончается… Наше «Лебединое озеро» в постановке Господа Бога кончилось вместе с зычным ревом Павла за нашей спиной:
— Андрюха! Юрка! Вы где?! Ау-у!!
Словно белая пурга поднялась над озером. Вся стая с громким, гортанным криком рванулась к противоположному берегу. Птицы словно бежали по воде, неистово махая крыльями, затем поднялись в воздух, сделали разворот над тайгой и плавно, совсем низко пронеслись над нашими головами.
С легкой досадой мы выбрались из кустов, изрядно удивив своим появлением белоруса.
— Ты чего орешь на всю тайгу? Всю птицу распугал, — пожурил его Андрей, подбирая с земли котелок с водой. Чайник он оставил мне.
— А вы охотились, что ли? А чего без ружья? Я проснулся, вас нет, костер прогорел. Пошел сюдой, а тут посуда. Ну, я и давай…
— Орать, — закончил за него Андрей. — Видел, каких птиц спугнул? Лебеди!
— Так вы все-таки охотились?! — переспросил Павло.
Он явно не понимал, какая польза может быть от птицы, кроме пуха, пера да жаркого с яблоками. Сплюнув, Андрей обернулся ко мне:
— Видел их в Берлинском зоопарке, но совершенно другое впечатление. Там, во-первых, еще всякие там утки рядом плавают, а во-вторых, вид у тех какой-то одомашненный. Подплывают к берегу, хлеб из рук берут… А тут смотри как взмыли!
Завтрак прошел весело, бесплатное зрелище изрядно подняло нам с Андреем настроение, но это оказалась последняя удача в этот день.
Как-то незаметно подкрались тучи и к обеду разразились мелким, секущим дождем. Серая, тоскливая муть расползлась по всему небосводу. Сразу повеяло холодом и какой-то безнадежностью.
— Это надолго, — вздохнул Павел, оглядывая горизонт. — Обложной…
Вода с небес делала свое дело медленно, но неумолимо. Она по капле просачи валась сквозь одежду, и уже через час у меня было ощущение, что я иду под дождем абсолютно голый. Конца дождю не предвиделось, поэтому переодеваться в сухое не имело смысла. Мы упрямо карабкались с одной сопки на другую. Кусты, трава, деревья — все щедро сбрасывало на нас влагу. Мы основательно замерзли, дул не очень сильный, но порывистый и холодный ветер. Не спасала даже ходьба.