— Ну, а теперь мы с тобой точно кровные братья. Комарики постарались, видишь, даже похожими стали, — обнял меня за плечи Андрей.
— Да уж, это точно. А еще мы сейчас на Будду похожи…
— Правильно, — и он, сложив ладони, изобразил на лице слащаво-блаженную мину. Я рассмеялся, а Андрей, набрав воды, хлопнул меня по плечу.
— Пошли, брат мой по нирване.
Что такое нирвана, я не знал, и он объяснил мне это гораздо позже.
Плоскогорье мы прошли за пять дней. Самым сильным воспоминанием от той местности осталась сырость. Без костра мы не просыхали, да и идти приходилось когда по щиколотку, а порой и по колено в воде. Временами кто-нибудь поскальзывался на коварных, играющих под ногами кочках и если падал, то дальше уже весь день шел мокрым. Одежда почему-то не высыхала, хотя шли мы очень интенсивно… Сам воздух этого проклятого места казался просто пропитан влагой. Если выглядывало солнце, а пару раз случалось и такое, то тут же начинали подниматься туманные испарения. Тогда даже дышать становилось трудно.
Вот чем поразило нас это высокогорное болото, так это ягодой. Такого изобилия я и представить себе не мог. Попадались поляны красные от еще не тронутой морозом клюквы. А буквально рядом, заросли голубики, брусники и переспелая морошка, разбросавшая свои золотистые ягоды как приманку на ярко-зеленом ковре зыбуна. Иди, лопоухий, собирай Божью благодать! Успеешь вдоволь накричаться перед засасывающей смертью.
Но даже здесь, в этой жуткой местности, с выматывающим все силы бегом от смерти, я испытал чувство, похожее на счастье. В тот день мы снялись с места еще до восхода солнца. День обещал быть теплым, и с болот и озер пополз густой, плотный туман. Идти было трудно, было плохо видно даже спину идущего впереди тебя. Андрей вел нас только по компасу, надеясь больше на удачу и посох в руке. А подгонял нас лай собаки, я опять услышал его перед самым рассветом.
Часам к десяти мы уже выбились из сил. Как раз подвернулся небольшой твердый островок, и мы с наслаждением растянулись на нем. Полежав немного, Андрей встал, взял фляжку и пошел искать воду. При всем обилии влаги порой мы просто мучились от жажды, не хуже иных путников в пустыне. Из болота пить было невозможно — запах мерзкий и тем более вкус. И не каждое озеро радовало нас своей водой. В некоторых она была черного цвета, а по вкусу напоминала настойку из прелой прошлогодней листвы.
Лейтенант скрылся за кустами стланика, и вскоре раздался его голос с непонятной интонацией.
— Юра, иди сюда!
Так и не разобравшись в эмоциях, прозвучавших в голосе Андрея, я схватил карабин и поспешил на его зов. Лейтенант стоял на самом краю очередного озера. Выглянувшее солнце уже почти разогнало туман, лишь легкая кисея еще как бы стелилась над водой. Андрей оглянулся на слоновий топот моих ног, увидел карабин и рассмеялся.
— Да нет, оставь. Смотри.
И он показал на воду. Там в каких-то трех метрах от берега цвела великолепная в своем изяществе белоснежная лилия. Ее вид потряс меня не меньше, чем Андрея. В дикой глухомани, среди корявой, хилой природы, и вдруг такая невероятная красота! Солнце поднималось все выше, и вода из почти черной превратилась в темно-синюю, и это только добавило красоты громадному белоснежному бутону. Мы молчали, но оба, я уверен в этом, думали об одном и том же. Как ничтожны наши дела и поступки по сравнению с этой вечной красотой. Все, что мы совершали последние дни: кровь, суета вокруг золота, многодневный бег наперегонки со страхом, все блекло и теряло смысл рядом с этой вечной красотой.
Сколько прошло времени, я не знаю, мы потеряли ему счет, но словно в подтверждение правоты природы за это время из глубины озера появились еще два цветка. Они словно проросли из голубой воды, сначала появлялся сложенный бутон, затем округлые громадные листья, и постепенно остроконечные лепестки начинали открываться, завершая волшебное таинство. Я не знаю сколько бы простояли еще, но тут раздались тяжелые шаги, и из-за кустов вышел Павел. С его стороны это был просто героический шаг, обычно на привале он лежал пластом, задрав свои измочаленные сапогами ноги.
— Вы что, уснули, что ли тут? — мрачно спросил он.
— Да нет, Павлуша, вот смотрим, любуемся, — ответил Андрей, показывая на гладь озера.
— А, кувшинки. У нас в деревне такие же на реке водились, потом исчезли, — мельком глянув на лилии, отозвался белорус.
— Почему исчезли? — не понял я.
— Да наши парнишки как женихаться стали, их все девкам перетаскали. Пошли, а то скоро сюдой эти прийдут.
И он захромал к нашим рюкзакам.
Столь неромантическая точка зрения на таежную красоту чуть обескуражила нас, хотя оказалась очень полезной. Сколько бы мы приходили в себя после этого резкого приступа кайфа, неизвестно, а так мы шустро взвалили рюкзаки и со вздохами и матом двинулись дальше.
ПО ЗВЕРИНОЙ ТРОПЕ
На пятый день мы подошли к подножию гор, обрамляющих наше грандиозное болото. Горная гряда, которую нам предстояло преодолевать в этот раз, мало чем отличалась от предыдущей. Те же каменные реки курумов, сползающие с отрогов, одинокие гольцы, обломки былых грандиозных, заоблачных вершин, безжалостно обструганные временем и природой. По глубоким ущельям клубился туман, над ними черные, суровые тучи. Небольшим отличием этого хребта было отсутствие альпийских лугов. Топкие мари и заросли кедрового стланика подбирались к самому подножию гор. Это нам очень не нравилось. Мы по-прежнему опасались неожиданного появления наших преследователей. Но вместо них появилось небольшое стадо горных баранов. Сначала мы услышали грохот падающих камней, затем увидели мелькающие на самом верху белые кудрявые шкуры. Очевидно, они заметили нас раньше и теперь уходили выше.
— Будем подниматься здесь, — решительно кивнул Андрей на ближайший склон. — Пойдем по следу этих рогачей.
Сказать легко, а вот сделать… Первые метров сто пришлось преодолевать по-альпийски. Андрей снял рюкзак, обвязался веревкой и полез наверх. Взобравшись на более или менее плоскую площадку, он отдышался, поднял по очереди сначала рюкзаки, а потом уж страховал и нас. Затем подъем пошел полегче, не таким сумасшедшим уклоном, но мы все-таки так дальше и шли в связке.
Мы отдыхали на большой каменной площадке, когда Павел заметил наших преследователей. Они уже подошли к самому подножию.
— Андрей! — только и сказал он, отпрянув от края площадки.
Лейтенант достал бинокль и осторожно посмотрел вниз. Он долго наблюдал за происходящим у подножья хребта.
— Ну что? — нетерпеливо спросил я.
— О чем-то спорят, ругаются. И, похоже, никто не хочет лезть в гору там, где прошли мы. Машут в сторону того перевала.
Еще минут через пять он спрятал бинокль и объявил:
— Ушли. Похоже у них нет веревок, — а потом кивнул головой. — Полезли вверх.
На гребень мы выбрались уже в третьем часу дня. Картина, открывшаяся нашему взору, нас отнюдь не обрадовала. Спускаться напрямую было невозможно, хребет круто уходил вниз и лишь метрах в двухстах ниже плавно выгибался в более пологий спуск. При этом верхняя кромка хребта описывала ровненькую дугу длиной не менее полукилометра. Вся форма этой природной конструкции показалась мне знакомой.
— Парус, — сказал я.
— Какой парус? — не понял Андрей и глянул на меня как на сумасшедшего.
— Да вот, посмотри! — я обвел рукой панораму гор под нами. — По форме чистый парус под ветром.
— А, ты вот про что! А я уж думал — рехнулся совсем парень, в горах о море вспомнил. На парус действительно похоже, только как бы нам с него еще слезть.
— Это что там белое? — спросил Павел, показывая куда-то влево и вниз. Андрей схватился за бинокль, пригляделся.
— Да это же наши проводники — снежные бараны.
— Они как-то спустились, — позавидовал я.