— Что это такое? — не выдержав, толкнул он Николая. — Просто жуть.
— Сам не пойму. Я чётко слышу, будто это живые люди стонут, но откуда им тут взяться? А может, нам всё это только кажется? Ты же сам говоришь, что тебе иногда дед мерещится. Это галлюцинации.
— Он мне не мерещится. Я его вижу, как тебя, и он со мной разговаривает обыкновенным человеческим голосом, говорит, как живой. Только сейчас всё по-другому. Их много, и они не говорят, они стонут. Стонут так, словно из них вытаскивают душу, но дедушку я не слышу, его нет среди стонущих. Может, это убитые зэки? Мы потревожили их последнее пристанище…
— Да ну тебя, — отмахнулся Клочков, — скажешь тоже. — Он судорожно передернулся, словно его ударило электрическим током. — Их давно уже нет в живых. Лучше не гневи Бога…
— Гневи не гневи, они остались в этом проклятом месте и теперь хотят его покинуть. Они здесь — это факт.
Звуки не смолкали. Хотелось закрыть уши и убежать, но что-то не позволяло этого сделать. Сейчас Иван хорошо различал каждый голос. Теперь он не сомневался, что голоса принадлежали убитым. Постепенно из тумана стали выплывать какие-то тени. Они медленно шли прямо на них и, не доходя до костра, материализовались, приобретая человеческие очертания. Потом эти воскресшие из небытия люди уходили в темноту и растворялись. Вот прошёл здоровый бородатый мужик в грязной ободранной телогрейке. Он говорил с сильным акцентом, и из его монолога Иван понял — он ругает своих мучителей и оккупантов, которые захватили его земли, а самого забрали и сослали в далёкую Сибирь. Распевая блатные песенки, следом шёл мужчина в черной кепке с шёлковым околышем. Глаза у него бегали по сторонам — он успел посмотреть на горы и на их костёр и теперь казалось, что он внимательно изучает Ивана. Подойдя к костру, он расшаркался как на паркете и, сняв кепку, произнёс: «Здрасьте, вам! Я Иван Лобода».
— Так вот ты какой, мой тезка! — непроизвольно вырвалось у Ивана. Лобода в ответ кивнул, сказал с усмешкой: — За что боролись, на то и напоролись, господа. Теперь расхлёбывайте сами. — Надев кепку, он исчез в тумане.
Человеческие тени двигались, одних сменяли другие. Можно было подумать, что это идёт кино. Больше всех Иван запомнил грустного мужика с профессорской бородкой. Он шёл и всё время что-то считал. В его бормотание слышались какие-то цифры: граммы он умножал на кубы и получал килограммы. Потом пошли тонны, а он всё складывал и складывал. В итоге он получил какую-то большую сумму, которая поразила его самого. Профессор был удивлён, а потом, точно в своё оправдание, он что-то сказал о высоком содержании золота в руде и о больших запасах золота. «У него большое будущее», — дошло до Ивана. Наконец он понял, что тот подсчитывает запасы золота. Видно, у него получилось немало, он улыбнулся и помахал рукой. Иван всматривался в лица, пытаюсь увидеть своего дедушку, но его не было: он не приходил.
«Почему же его нет, где он? Наверное, сейчас придёт. Вот тут я с ним поговорю и познакомлю с Николаем. Он должен его увидеть. Пусть он сам у него спросит про этот лагерь и те следы».
Прошли все, а дедушка так и не появился. Постепенно до Ивана дошёл смысл этого представления — они увидели тех, кого убили в этом лагере. Это встали их души, до сих пор не покинувшие эту грешную землю. Потом Иван увидел военных и услышал выстрелы залпом и одиночные.
Утренняя поверка началась, как обычно. После завтрака зэки пошли готовить инструмент. А потом было построение и разнарядка. Двух больных, еле передвигавших ноги, оставляли в лагере на хозяйстве. Ещё одного до построения направили топить баню, стоявшую в устье соседнего распадка. С ним пошёл один охранник. Был банный день, и ломать сложившийся распорядок начальник лагеря не стал. «Пусть будет как обычно: после работы мытьё. Зато так заключенные ничего не заподозрят. А с банщиком потом разберемся».