– Нет, конечно.
– Ну, вот и хорошо. Но сегодня я к сожалению этого сделать не могу, так как через пару часов должен быть на работе, у меня сегодня вечером лекции.
– А вы разве не на пенсии? – удивился Пашков.
– На пенсии, на пенсии. Но, сами понимаете, на пенсию сейчас… Вот и подрабатываю в одном частном ВУЗе. В прошлый раз вас заинтересовало собрание моих картин. Извините, я был в таком разобранном состоянии, потому мало что мог вам пояснить. Но эту оплошность могу отчасти исправить прямо сейчас. Прошу… Вы что же интересуетесь живописью?
– Не то чтобы всерьёз. – Пашков вновь застеснялся. – Видите ли я человек от искусства далёкий, но очень люблю смотреть. Мало чего понимаю, хорошую картину от плохой вряд ли отличу, а вот смотреть… иной раз оторваться не могу. Помню, ещё в школе учился, в Третьяковку нас водили. Все ребята вперёд бегут из зала в зал, скорее эту экскурсию закончить, а я как вкопанный у картины стою. Есть там такая «Мокрый луг» называется, не помню кто автор, но так она меня потрясла. Учительница вернулась и чуть не силком потащила, ругала чтобы не отставал. И до сих пор такое.
– Эту картину Фёдор Васильев написал, в семидесятых годах прошлого века. Гениальных способностей живописец был, жаль не раскрылся, совсем молодым умер. А вот то, что именно она вам так понравилась, опровергает ваше заявление, что вы плохую картину от хорошей не отличите. Вполне возможно, что у вас не просто любопытство, а настоящая тяга к прекрасному, и вы обладаете природным эстетическим вкусом, – хозяин вновь вверг Пашковы в смущение.
– А среди этих картин и ваши есть?
– Да нет, мои это баловство. Я знаток живописи, а чтобы самому хорошо писать… Это нужно иметь особый дар. У меня его к сожалению нет. Хотя сейчас многие пишут картины, не имея этого дара, и даже выставляются. Я так не могу, себя и других обманывать. Но отсутствие таланта не мешает мне любить искусство, изучать его. Я, в общем, счастлив, что занят любимым делом, – спокойно без рисовки говорил профессор.
– Да действительно… любимое дело… это, конечно, счастье, иметь возможность заниматься им, – задумчиво произнёс Пашков, переходя от одной картины к другой. – А я вот сам не знаю, чем всю жизнь занимаюсь. В училище военное пошёл потому, что в школе учился плохо, в нормальный институт не прошёл бы. Служил… двадцать лет, а зачем, и сам не знаю. А какое моё любимое дело и вообще есть ли оно, тоже до сих пор не знаю, – в его словах слышалась горечь, но он опять застеснялся минутной слабости и резко переменил вектор разговора. – А у вас здесь есть картины каких-нибудь известных художников. Я гляжу у вас тут больше современные.
– Да, в основном это работы современников. А кто по вашему из современных живописцев известен, знаменит? – с улыбкой спросил профессор.
– Ну, я не знаю, – несколько растерялся Пашков. – Ну, вот помню, мы с женой ещё в советские времена на выставку Глазунова ходили, там его «Вечную Россию» смотрели. Или вот Шилов, я про него телевизионный фильм смотрел, – Пашков вопросительно взглянул на профессора, ожидая его реакции.
Матвеев, не переставал улыбаться, снял очки, достал платок и стал их протирать.
– Видите ли Сергей… Мне можно вас так называть, вы ведь я думаю чуть старше моего сына? Сколько вам лет?
– Сорок пять.
– А мне шестьдесят четыре, а сыну тридцать девять. Так вот Сергей, можете мне верить, или не верить, но те кого вы назвали… они, конечно, приобрели определённую известность, но настоящими, большими художниками не являются. Да-да.
– Почему же тогда… ну вот фильмы про них, выставки, по телевизору говорят, Шилов вон на конфетных коробках? – недоумевал Пашков.
– Такое бывает. Слава и известность при жизни нередко достаётся людям случайным, недостойным этого. По своим местам всё расставляет время. Поверьте, лет через тридцать-пятьдесят, когда наши потомки будут изучать искусство рубежа 20-го-21-го столетий, в учебниках вряд ли названные вами имена будут упоминаться в ряду серьёзных живописцев. Глазунов, конечно, не лишён таланта, но его живопись чистой воды коньюктура, дань модным политическим веяниям. А Шилов просто хороший ремесленник, поставивший на поток производство портретов, так же как в каком-нибудь цеху штампуют шкатулки или канделябры.
– Никогда бы не подумал, – искренне изумлялся Пашков.
– А насчёт известных… Есть тут у меня один графический набросок из ранних. Это эскиз к оформлению детского журнала Илюши Кабакова. Не слышали о таком художнике?… Он мой ровесник и на склоне лет вот сподобился приобрести довольно большую известность. Последние лет десять у него выставки одна за другой. За границей он сейчас самый продвинутый русский художник. Или вот эта вещь… Это Булатов соцартист… тоже метром является.