Семягин нахмурился. И посмотрел на меня.
Всё понятно. Козак, подслушав наш разговор настучал Семягину. Просто прекрасно. Если Петровича нет в живых — это выглядит как попытка перевести на меня стрелки.
Что-то не нравится мне это положение. Кому доверять? Точнее надо понять кому мог помешать Петрович.
— Где и от кого ты слышал про пистолет, Роман?
— Вчера, когда дрова таскали я невольно подслушал разговор Илюхи и Петровича. Петрович пожаловался.
Семягин повернулся ко мне.
— Это правда? Вы говорили про то, о чем рассказывает Роман.
Я молча кивнул.
— Почему мне не сказали?
— Александр Иванович, это не моя тайна была. Петрович не хотел вам об этом рассказывать, потому что у него кроме пистолета пропал еще и талисман — небольшой самородок. Он боялся, что его выгонят из Геологического Управления за такие дела.
— Самородок?
— Да. Он говорил, что размером с воронье яйцо. Он его в другой экспедиции несколько лет назад нашел.
— Когда?
— Я точно не знаю, возможно даже в те времена, когда он в старательской Артели работал.
— Кто-нибудь про это что-нибудь слышал? Семягин обвел приустающих взглядом.
Но все промолчали. Козак тоже, хотя, если он вчера слышал про ствол, то должен был слышать и про самородок.
— Это я пока заберу себе, — Семягин задумчиво похлопал по рукояти пистолета. Он еще раз осмотрел оружие, проверил, что в ствол не загнал патрон, извлек обойму.
Насколько я мог предположить в ней не хватало одного или двух патронов. Но точнее разглядеть было сложно.
Я не знал, как давно пользовались пистолетом. Возможно, у Петровича с самого начала не хватало патронов в потертом ТТ.
Мне хотелось понюхать и осмотреть ствол. Ведь, если из него стреляли, то запах пороха еще можно учуять. Или наоборот можно увидеть, что ствол в масле и им не пользовались. Ладно попробую провернуть это попозже.
А сейчас нужно понять, у кого был мотив избавиться от Петровича. Пока нельзя исключать никого. То, что с Петровичем, что-то произошло и он не мог уйти сам мне было понятно с самого начала.
Странно, что я ничего не услышал ночью. Я сплю достаточно чутко.
— Так друзья мои, минуточку внимания. Нам надо понять, кто видел Петровича последним, — сказал Козак, дожевывая блин и запивая его чаем.
— Александр Иванович, а вот вы когда видели Петровича в последний раз, можете назвать время?
Козак вытер руки о свою куртку, доев последний блин.
— Я? — немного растерялся Семягин.
— Да, вы.
— Вчера вечером перед. сном в девять вечера примерно, а при чем тут время, когда я его видел?
Козак достал из нагрудного кармана блокнот и карандаш и что-то в него записал.
— Ну типа того, что кто видел последним тот и убийца, — прокомментировал Бондаренко
— А кто, сказал, что его убили, его же мертвым не нашли? — возмутился Алеев, — знаешь, как у прокурора: нету тела — нету дела? И вообще, Козак, ты что тут из себя сыщика Жеглова строишь?
— Так, отставить разговоры. Кто-нибудь из вас в милиции работал? — он оглядел всех — Нет? А я, как известно бывший мент, вот и помалкивайте.
На самом деле он не был никаким милиционером, все знали, что его с треском выгнали из школы милиции за раздолбайство, дебоши, драки и пьянство.
Он пошел туда после армии, но так не смог закончить. Он рассказывал, что в школе учились еще «те» чуваки, по сравнению с которыми его проступки были цветочками.
Козак пошел в школу милиции по совету парня, который в то время ухаживал за его родной сестрой.
Дело в том, что вернувшись из армии он устроился на завод на работу в городе в литейный цех, формовщиком машинной формовки. Работа была очень тяжелая, грязная, пыльная. Зарплата совсем маленькая: восемьдесят рублей.
Летом было страшно жарко, так как в цеху отливали тормозные колодки для поездов.
Огромный производственный конвейер, с тоннами расплавленного метала обслуживали четыре рабочих. Горячий металл раскалял и без того горячий воздух до невозможности.
Работа шла непрерывным циклом. За конвейером надо было постоянно следить, и рабочим даже некогда было покурить. Да что там покурить, толком и обеда-то не было.
Издавна обедали по очереди, на бегу. Один из рабочих уходил пообедать на пятнадцать минут, а трое должны были в это время работать за четверых.
Работа в цеху была грязной, могла вызывать вибрационную болезнь. У старшего рабочего, который работал уже лет десять был тремор — у него тряслись руки.
Козак боялся, что и у него также будут трястись руки.