Я узнал, что играют не только студенты, но и научно-преподавательский состав, начиная с женщин-ассистенток кафедр и заканчивая мужиками-профессорами. Само собой солдаты и офицеры в армии и на флоте. Играли в банях, аэропортах, на вокзалах. В парках и скверах, поездах и электричках.
В карты на деньги играли водилы на стоянках и в гаражах, в таксопарках. Строители в раздевалках — в ожидании стройматериалов, даже актеры в гримерках перед и после спектаклей.
Как-то через месяц, я встретил Гозмана в коридоре у деканата. Он шел очень расстроенный и выглядел, как побитая собака.
Поздоровавшись со мной, он попросил пятьдесят рублей в долг, стесняясь и краснея.
Его просьба безмерно удивила меня. В последний раз, когда я его видел, Гозман выглядел так, будто совсем не нуждается в деньгах.
И вот на тебе. Конечно у меня, как у студента живущего на стипендию и редкие посылки из дома, в те годы никогда не имелось лишних денег или сбережений.
— Потерял кошелек? — спросил я Гозмана.
Тот растерянно замотал головой.
— Нет, нет, что ты. Я просто в карты проиграл.
— Много?
Сумму, которую он назвал прозвучала, как гром среди ясного неба:
— Много, часть уже нашел, нужно еще полторы тысячи рублей. Вот теперь хожу побираюсь.
Такие деньги были от меня так же далеки и недоступны, как и созвездие Кассиопеи.
— Гозман, прости. При всем моем уважении, у меня нет таких денег. Может быть тебе какую-нибудь подработку стоит поискать?
— Ладно, — он махнул рукой, — ничего, я как-нибудь сам разберусь.
Его глаза искали сочувствия к его положению. Но они его не нашли. Я долго не мог признаться себе, что вместо сострадания и участия, в глубине души у меня клокотали гнев и презрение.
Он ждал слов ободрения или поддержки, но я так и не сумел их выдавить из себя.
Я не испытывал злорадства, мол «так тебе и надо», ни удовлетворения, от того, что сам не вляпался в подобное дерьмо.
Лишь озлобление на человеческую глупость, позволившей азарту поглотить сознание этих несчастных идиотов.
Выяснилось, что Иван Гранин научившись играть в преферанс у Гозмана, пошел в какой-то «взрослый клуб» и за вечер выиграл четыре тысячи рублей.
Он расписывал пулю с какими-то офицерами, то ли из Генштаба, то ли из высшего армейского руководства ЗГВ Западной Группы Войск, или по-другому — Группы Советских Войск в Германии, пребывавших в Москве в отпуске.
А на следующий Гранин там же выиграл машину. Красные «Жигули». Трешку. Фактически, автомобиль люксового класса по тем временам. С богатой хромированной отделкой, оригинальными большими фонарями сзади и полуторалитровым двигателем.
У Вани не было водительских прав и он обратился к Гозману с просьбой перегнать автомобиль и помочь его переоформить в комиссионке. Тот обалдел от удачи, которая попёрла Ване Гранину во все двери и окна и согласился.
У организатора студенческого клуба загорелись глаза. Ему тоже захотелось красную «трешку». Он стал требовать у Гранина ввести его в круг игроков, с которыми Иван играл.
Ведь по мнению Гозмана, Ваня Гранин, только только начавший играть, был игроком посредственным и даже слабым.
Гозман был напорист. Ваня Гранин после долгих отпирательств всё же сдался. Ну как тут отказать собственному учителю?
Он предупредил, что не несет ответственности за результат игры Гозмана.
Для того, чтобы новичка приняли нужен рекомендатель. Ваня попросил не ссылаться в «клубе» на него, на Ивана Гранина, и сообщил фамилию какого-то Шахназарова, которую Гозман назвал при первом посещении «клуба».
В Клубе Гозмана приняли, но…
Приняли, но обыграли на две тысячи рублей. Таких денег у него было с собой не было, он выплатил двести, которые у него были с собой.
По остальной сумме ему растянули срок выплат на неделю. Он уже собрал и погасил еще триста рублей своего долга, оставалось найти полторы тысячи.
Вроде получалось, что пощадили, пожалели студента, но четко объяснили, что у него нет возможности не выплатить.
— Карточный долг — это святое, сказал пьяный в дюпелину поп, выброшенный за порог казино, — так приговаривал тот, кто давал отсрочку Гозману.
Вот теперь Гозман ходил по студентам и пытался набрать денег для покрытия своего карточного долга.
Через пару дней снова на свет вышел Иван Гранин. Он выглядел теперь как франт.
Мой приятель и раньше чем-то напоминал Есенина, теперь же облаченный в модный румынский плащ бежевого цвета выше колен с поднятым воротником, старомодную шляпу и длинный шелковый шарф, был в точь точь как великий рязанский поэт.
Он снова стал завсегдатаем студенческого «преферанс-клуба», но теперь девушки тянулись не к Гозману, а к Гранину.