— А когда ты узнал, что у старика украли самородок?
— Тогда же когда и все, когда Семягин разбор устроил.
— Я так понимаю, уже после его смерти?
— Верно. В тот день, когда ты блины готовил.
— Ты видел у кого-то самородок после того, как Петрович исчез?
Он задумчиво посмотрел на меня. Захотел, но не решился ответить. Будто что-то его остановило. Скорее всего он не думал о важности этого вопроса раньше.
Если он видел у кого-то самородок после смерти старика, то это значит, что того убили, а потом вложили золото в руки уже трупу. Значит возвращали из страха, что самородок будет обнаружено, тогда вору обвинений в убийстве не избежать.
Надо помнить, что при досмотре вещей мы с Семягиным ничего не нашли.
В ином случае самородок вернули Петровичу при жизни, а потом расправились с ним.
Пока это не вносило ясности в то, кто это сделал. Но если я буду знать у кого Бондаренко видел, если видел, самородок, то дело пойдет намного легче.
— Раз уж если ты мне доверяешь, если захочешь, то можешь в любое время поговорить со мной. Только имей ввиду, я буду вынужден рассказать об этом Семягину. И если мы найдем убийцу раньше, чем ты расскажешь у кого видел самородок, то получается, что ты, вроде как, покрываешь его.
— Это почему?
— Самородок — улика. Ты знаешь, кто мог украсть. Желание скрыть преступление тоже мотив.
— Но я-то, тут при чем? Скажи еще, что я чуть ли не подельник. Ты что не понимаешь, меня самого могут того… — он показал жест означающий веревку на шее, присвистнул и продолжил — фьють, и на тот свет отправить?
— Давай, так я тебе назову несколько имен, если среди них есть тот, у кого ты видел самородок, просто кивни. Если нет, значит нет.
Я перечислил всех кроме нас двоих. Но Бондаренко так и не кивнул
— А что, ты считаешь, что Семягин тоже мог?
— Ты, дружище не обессудь, но каждый из нас мог. Каждый под подозрением. И я, и ты тоже. Понимаешь?
— Я-я-я? — он вытаращил на меня глаза, — мне-то это зачем? Я же тебе говорю, что видел самородок, который принадлежал Петровичу.
— Чтобы не обвинять тебя голословно, я тебе так скажу, Бондаренко, любой из нас под подозрением, и любой может оговорить другого, чтобы отвести от себя подозрение.
— Это как?
— Ну вот я, к примеру, украл золото, а скажу что видел у тебя. Ты же сразу под удар попадаешь?
Бондаренко кивнул.
— Кстати, тут еще такое дело, тот, кто украл золото, не обязательно убийцей является. Вором — да.
Эта простая мысль также не приходило моему собеседнику в голову. Он стоял и смотрел на меня.
— Ну, да. Об этом я не подумал.
— Так кто это был. У кого ты видел золото.
Он потоптался, а потом решил греха подальше скинуть камень с души. Было видно, что мысли об убийце его тревожили.
— У Алеева я видел, — наконец признался он.
— Когда?
— Да вот, когда лагерь здесь разбивали.
Значит в то время Петрович еще был жив.
— А ты точно помнишь?
— Как не помню? Конечно, помню! Он за своим ножом в рюкзак полез не мог найти и он у него вывалился.
— А как ты тогда понял, что это самородок принадлежит именно старику?
— Так вчера же показали самородок, я и узнал его сразу. Я-то что нервничал, когда нас обыскивали, боялся, что найдут мой самородок и подумают на меня.
— А Алеев знает, что ты видел украденное золото у его рюкзака?
— Скорее всего знает, надеется, что я не заметил. Или промолчу.
— А какой смысл ему воровать самородок?
— Так он жениться собрался, девушка его из экспедиции ждет. Он хотел деньжат заработать, подкопить. А мы пустые идем обратно Вот он от отчаяния и пошел на кражу, чтобы хоть что-то девушке привезти.
— С чего ты это взял?
— Он в начале экспедиции все рассказывал, про то, какая она замечательная и как они здорово заживут. Тоже татарочка. Все уши прожужжал. А в конце всю дорогу канючил, что сглазили его, не судьба быть ему со своей Галиёй. Все чертыхался и матюкался, жалел, что пошел в экспедицию с Семягиным.
— Почему?
— Ну у них у татар, до них пор пережитки прошлого — калым родителям платить за невесту нужно, вот он и приехал в Поселок калымить.
— А если нет денег на калым, то как быть?
— А если нет денег, то всё. Прошла любовь — завяли помидоры. Иначе никак, не отдают. Даже самые небогатые семьи из деревень или аулов, хрен его знает, как они у них там называются, платят за девчонку перед свадьбой.