Вой давил на сердце камнем. По спине побежали мурашки от ледяной тревоги, закравшейся в душу.
Больше ничего слышно не было, похоже, волки выли где-то далеко. Я снова двинулся вперед, стараясь немного взвинтить темп, но больная нога пока этого не позволяла.
Я шел и всматривался вперед. Было душно и влажно, а вес за спиной и напряжение не давали не то чтобы расслабить плечи, но даже разогнуть толком спину.
Потом мне показалось, что я услышал какой-то крик в отдалении. Совсем слабый. Но прислушавшись, я решил, что это скорее игра воображения.
Передо мной впереди простиралась тундра и везде куда мог дотянуться не было никого, кто мог бы кричать и чей голос мог бы быть услышан.
Еще через километра три я наткнулся еще на один мешочек с золотом.
Он стоял на видном издалека месте, заснеженный на валуне, словно взятка местным духам.
Ах, он хитрая лиса, он умудрялся прятать от меня целых два мешка с золотом Гибаряна, которое теперь оказалось для него настоящей обузой.
Меньше полутора килограмм. Правда от того, что я был сильно истощен мне он казался значительно тяжелее.
Из ситуации я сделал два вывода: раз Латкин выбрасывал такую «ценность», то ему действительно угрожала опасность, мешок был не полный, скорее всего он уже отсыпал часть золота по пути. И самородки валялись под снегом.
Что-то подсказывало мне, что это не последняя находка на моем пути.
Ворованное золото было для меня сомнительной ценностью. Это Латкин считал его пропуском на волю.
Но скорее всего в его положении драгоценный металл был билетом на тот свет, потому что его нужно было променять на что-то стоящее в этом мире.
Обратиться к нормальным людям по понятным причинам он не мог, а маргиналы видели бы перед собой бегунка-доходягу, неспособного защитить свое «право собственности» в очень уязвимом положении.
Латкину предложили бы мизерный процент от черной цены — «рыночной» стоимости, который бы позволил ему разве, что с «шиком» пробичевать один сезон.
Конечно, считая себя обладателем большого ресурса, Латкин с его гордыней не согласился бы на такую сделку, чем тут же подписал бы себе смертный приговор.
Проще ограбить и кокнуть доходягу, потом подбросить тело, в котором милиция опознает беглеца, чем возиться с его переправкой на материк.
Марковская формула товар-деньги-товар здесь не работает. Эта схема дополняется факторами трех «с»: сила-страх-смерть.
Три «с» можно вклинивать в любое место марксова принципа. как частично, так и используя любое количество элементов.
Желудок меня пока больше не беспокоил, он будто свыкся со своей участью и перестал подавать сигналы о своем существовании. Скорее даже мысль о еде была неприятна, потому что я осознал, что голод может управлять моим рассудком и волей, отключая самоконтроль.
Вчера и позавчера я испытывал головокружение и слабость от голода, сегодня я почувствовал насколько мне стало легче. Исчезла боль в ноге.
Правда прибавилась боль подмышками от самодельных и неудобных костылей, но она была вполне терпимой.
Еще через километр я остановился. Идя по волчьему следу я чуть не сбился с пути.
Дело в том, что оленя что-то спугнуло, и если до этого он двигался вдоль ручья, то метров двести назад он стал уходить в вправо в сторону. Возможно от атаки стаи.
Я вовремя спохватился и не ушел далеко, стал возвращаться обратно к ручью.
Хотя стая ушла в сторону от тропы, по которой шел Латкин странное ощущение тревожности меня не покидало.
Вернуться было правильным решением, потому что еще через час пути я вышел к месту, где ручьи делились и мне нужно идти по правому.
Пейзаж начал меняться опять то тут то там появились серые валуны, камни заросшие мхом. Сначала реже, потом все чаще и чаще.
Они разбавляли белое пространство, придавая ему немного разнообразия.
И тут впереди мое зрение определило что-то необычное. Я заметил выглядывающие из-под снега полосы зеленой ткани.
Пока они были далеко, но по мере приближения я стал узнавать очертания брошенного рюкзака и других разбросанных повсюду вещей.
Мои худшие опасения оправдались. Я стоял на площадке, где мой сосед по балку нашел свою свою смерть, от которой так старался убежать.
В том, что несколько разбросанных костей принадлежали ему я не сомневался, потому что одну из них окольцовывал браслет мои часов, которые Латкин прихватил вместе с остальным.
Я вслух обратился к тому, кого догонял:
— Ну, что же тебе не сиделось на месте? Дождались бы оленеводов в балке. Что ты натворил? Отбыл бы свой срок, вернулся, встроился бы в жизнь или уехал бы на свой любимый Запад. А теперь доволен? От тебя ничего не осталось. Хоронить даже толком нечего.
Потом спокойно снял часы с кости, протер их и надел себе на руку. На часах остались неглубокие царапины от волчьих клыков.
Я посмотрел на время, часы остановились на половине восьмого. Вряд ли это быд время атаки хищников, просто запаса хода хватило до этого положения стрелок.
Судьба сыграла с Латкиным злую шутку. Он бросил меня на произвол судьбы, на съедение волкам, а в итоге сам оказался съеденным.
Блатной лагерный принцип «умри ты сегодня, а я завтра», который исповедовал и применял Латкин обратился против него самого.
Какая неожиданность. Если ты бесконечно делаешь плохо другим, живешь за счет других, возвышаешься или выживаешь, вставая другим на голову, топя их, то будь готов к тому, что судьба рано или поздно пришлет тебе бумеранг.
Маятник огромным молотом прилетит тебе в морду обратно. И не увернешься, как ни старайся.
Эти твари догнали и сожрали его еще до снегопада. Скорее всего позавчера.
Собрав все что можно было найти, а это всего лишь несколько костей, я выкопал небольшую яму и похоронил то, что осталось от Латкина.
Ведь место могло привлечь других хищников.
Сложив могильный холм из крупных камней для того чтобы животные не могли добраться, я принялся собирать и разгребать вещи, оставшиеся от Андрея Латкина.
Потом я решил не терять времени и провести ревизию всего, что мне «досталось в наследство».
Я ходил и вырывал из-под снега предметы. Первым делом мне попался бинокль, чему я был несказанно счастлив этой находке. Но это пожалуй, оказалось единственной причиной для радости.
Надежды на то, что запасы еды сохранились оказались несбыточными.
Рюкзак оказался почти почти пуст. Ни муки, ни остальных припасов продовольствия найти мне не удалось.
Видимо Латкин все же начал выкидывать в том числе и еду, надеясь облегчить свой груз. Волки долго преследовали его. И не решались напасть.
Волки?
Я не видел следов по снегом. А может это был один волк? Тот самый, который привиделся мне в начале пути у озера?
Из полезных вещей мне удалось откопать теплую одежду нож и пустую флягу для воды.
Я не злорадствовал, он получил свое и мне было его даже жаль. Просто в таких ситуациях когда нервы обнажены и чувства обострены до предела глупость и жадность особенно чувствуется.
У меня оставалось пол куропатки и я решил из четверти сварить и съесть бульон, а затем двигаться дальше.
Теперь, когда запасов еды не нашлось, а искать их под снегом бессмысленно перспектива оказаться в зимовье уже не казалась такой уж привлекательной идеей.
Единственная надежда — найти там патроны. И дожидаться до прихода оленеводов.
Я еще раз взвесил мои шансы на возвращение к балку. Инстинкт подсказывал мне, что лучше всего идти вперед к зимовью.
Поэтому собрав пожитки, я взвалил рюкзак и начал подбирать и прилаживать винтовку и пику на плечи.
Тут боковым зрением я почувствовал на себе взгляд. Я резко повернул в его сторону голову и обомлел.
Из-за большого серого камня на меня смотрел один выглядывающий волчий глаз. Внутренний голос приказал скинуть рюкзак и выхватить пику.
Через секунду я уже стоял в стойке с выставленным вперед острием пики. Я держал древко наизготовку.