И я хочу о них поговорить. Потому что для меня настала пора их понять. Я не делаюсь святошей сам только потому, что этому противится пол, к которому я принадлежу; мой пол привык к сдержанности перед алтарями: он легко преклоняет колени, но сразу же после твердым шагом выходит из церкви; и хотя его взаимоотношения с Небом носят регулярный характер, они торопливы и чувствуется в них какая-то едва заметная уклончивость; в расцвете лет, платим ли мы налоги или веруем в бога, мы делаем это с одинаково вежливой добросовестностью. А вот святоши — нет, святоши рассуждают так: «Кто подарил нам дни нашей жизни? Ему мы и должны их вернуть». Церкви закрываются на ночь только для того, чтобы заставить святош отправиться спать, но достигают ли они этой цели? Так же как скульптурное изображение святой на собственном ее надгробии не покидает церковь даже глубокой ночью, так же в тиши дома рядом с робкой хвалой, которую возносит лампадка священному изображению, продолжает звучать и молитва святоши. Зимними утрами, когда, кажется, оледенело все на свете, только коралловые четки святош и сохраняют тепло; живым, находящимся в непрерывном движении, им не холодно, и чудится, будто каждая из святош держит в руке собственную аорту; облачко ее дыхания смешивается с кадильным дымом, и, слившись, они поднимаются вверх. Кто оплакивает мертвого за два часа до того, как гроб появится в церкви, и спустя два часа после того, как его вынесли? Святоша. Кто просит бога охранить невесту, которая слишком отвлекается звуками органа? Святоша. Кто говорит «Блажен ныне и вовеки веков» младенцу, который плачем протестует против воды и соли во время церемонии крещения? Святоша. Она везде, она всюду, со всеми своими юбками и вздохами, с бесконечными своими изъявлениями благодарности. А как вы думаете, почему все-таки настает минута, когда она встает и, рассыпаясь в извинениях перед каждым святым, самым длинным кружным путем пробирается к выходу? Повиновалась ли она скрежету ключа, которым в темноте орудует в дверях церковный сторож, или самому богу, которому пришлось специально явиться сюда, чтобы закричать: «Хорошо, хорошо, я все решу потом, а сейчас хватит, можете идти». Бог вынужден быть резким — иначе святоша умерла бы прямо в церкви от голода и усталости.
Я хорошо знаю святош, Ченни, знаю их платья, их черные покрывала. Сколько же пришлось им молиться, если отсчитывать от эпохи катакомб до сегодняшних дней; море могло сто раз заполниться их слезами! Святоши — это определенный сезон человеческой жизни, и как приходит осень на улицу Святого Винченцо, так для каждого из нас приходит пора их понять. Чего они хотят от бога, эти смиренные батрачки молений? В религиозных церемониях они занимают самое последнее место. На самом верху сияет белая звезда святого духа, за ним следуют Дева Мария и апостолы, святые и блаженные. У подножья алтаря епископ со своей свитой, священники, дьяконы, протодьяконы и небольшая группа лиц низшего ранга. Потом монахини, монахи, те, кто, не имея духовного звания, работают в монастырях, семинаристы, слушатели духовных академий. Затем знатные прихожане, затем верующие из случайных посетителей. И после всех — святоши. «Ite, messa est»,[55] — провозглашает отправляющий богослужение, но святоши не уходят. Скорее уйдет, поднявшись с крышки своего саркофага, мраморная святая. Они не только не уходят, именно этот час, когда гасильник, дотянувшись до каждой свечи, гасит один огонек за другим, и есть их час. Сгрудившись в каком-нибудь одном углу, они запевают литанию или гимн. А если близка пасха, то переходят от изображения к изображению, заново переживая все этапы крестного пути: вот в Гефсиманском саду на теле Иисуса выступает кровавый пот; вот он воскресает на третий день; он глядит на неутомимых служительниц благочестия из каждой старинной рамы, и совершенно очевидно, что только благодаря им он и добрался до той горы, где принял положенную ему муку и славу, разрешив смерти коснуться своего тела.