А бывает в Генуе еще долгий и слабый дождь ясных дней, когда в небе над городом одна туча сменяется другой, и пока не прольется одна, не смеет начать другая. Какой старательный, какой прилежный дождик, хотя еще такой молодой: он сказал, что за двадцать четыре часа наполнит пустую консервную банку на одном подоконнике на площади Социлья, и он таки ее наполнит! Дождь медленный, дождь неровный; дождь, каким его изображают цветные карандаши больной девочки, надо видеть тебя над крышами Генуи! Цветы на балконах подставляют себя твоим струям, как подставляют локон под пульверизатор, мне даже кажется, что они потихоньку поворачиваются к тебе разными боками; достойно похвалы усердие водосточных труб, сплетающих воедино твои разрозненные пряди; слуховые окошки проясняются при мысли, что благодаря тебе в них снова будут отражаться кошки и голуби; растерянная капля все бежит и бежит по складкам черепицы, которая и впитывает ее, и в то же время не впитывает; улитки и сороконожки то умирают, то воскресают вновь — еще слишком холодно; сверкают миниатюрные веера решеток; дрожа, зовет на помощь забытая на веревке рубаха; дождь слабый, как выздоравливающий больной, дождь бестолковый и романтический (точно такой, как тот, кто все это пишет) — смотри, как бы не поглотил тебя дым из трубы, как бы не превратила тебя в пар теплая земля!
А еще в Генуе есть сумасшедший дождь, дождь, который не только не отвергает солнца, но, напротив, его приветствует: у него слабые глаза — он косит, и потому он идет, неся впереди фонарь. Мне нравится небо, которое моет и тут же сушит, это небо мадонны, небо, под которым купают новорожденного, это действительно небо богоматери, которое сберегает нас и ласкает, которое говорит: «Ах, разбойник!» и одновременно: «Ах ты мой хороший!» Осколки солнца и неровный дождь, слабый и сильный в одной и той же грозди — работа на скорую руку, работа субботнего вечера, когда в метеорологической службе ждут не дождутся позволения уйти домой. Может, это уже и не дождь, может, что просто гора Риги стряхивает с себя недавно пролившуюся воду. А в общем, сумасшедшим дождем хорошо наслаждаться на площади Данте, между Пассажем, где можно от него укрыться, и небоскребами, которыми Генуя забаррикадировалась от непогоды; здесь происходит особая игра между утопленными в стену сияющими витринами и черным зевом подземного перехода, совершенно земная игра, которая лишь по случайности повторяет игру небесную — игру свинцовых дождевых струй и сияющего солнца. А если пойдет град, еще лучше: вы еще вспомните о нем, когда ваши дети станут взрослыми, и вам не с кем уже будет поговорить о солнце, которое било в столики, вынесенные на тротуар, а потом вдруг стало свертываться в шарики и подпрыгивать на столешнице.
И, наконец, есть дождь, который идет над морем. Льет над Эритрейским мостом, льет над Сомалийским, льет над мостом Святого Георгия, льет у Бачино Делле Грацие, льет у Порто Веккио, льет на внешнем молу и на молу Лука ди Галлериа, льет перед проспектом Маркони и перед Итальянским проспектом; становятся беззвучными, словно они потонули в глубокой воде, колокола церквушки Боккадесса (ах, да спрячьте вы ее на февраль в футляр, сделанный из рукава или из капюшона, ведь она такая маленькая, кажется, что ее построили из пробки и хлебных крошек!).