Им бы в рюмки вино
зелено подливать,
а они — воевать,
кровь свою проливать.
И теперь не поймёшь — кто от пули бежит,
кто судьбу сторожит,
кто в могиле лежит,
кто с друзьями в последний отправился путь,
и не знаешь теперь —
как его помянуть.
Нет в холодной избе ни еды, ни питья,
только в миске —
февральского снега кутья.
4
Я смотрю — и никак разглядеть не могу
крест из рамы оконной, торчащий в снегу.
Над крестом пролетает семья голубей.
На кресте одинокий сидит воробей.
Ангел тихо сказал, над землёю летя:
— Здесь, под этим крестом, мать лежит и дитя.
Этот крест, как свеча, перед Богом горит…
И убийце убитая мать говорит:
— Ты хотел убивать — и пришёл, и убил,
и земля наша стала землёю могил.
Ты ведь тоже погибнешь — неведомо где.
Как посмотришь в глаза мне на Страшном Суде?
Золото, облако, синь
Память закрыта, как дом на замок.
Голос любви отзвучал и замолк.
Бродит по миру усталый шарманщик,
знающий в музыке толк.
В шкурах лещей, в кожуре овощей
прячутся мёртвые души вещей,
ищет тела их какой-то старьёвщик,
ищет бессмертный Кощей.
Холоден дом, как погасший очаг.
Рядом — Эльтон, а вдали — Баскунчак.
Тихо колышется Мёртвое море —
слёзы у Лота в очах.
Плакальщиц-пчёл я к себе призову,
птицу кукушку и птицу сову,
выйду на берег реки ,
лягу ничком на траву.
Будет шарманщик шарманку крутить,
будет Кощей в мою дверь колотить,
будет старьёвщик в реке
чистую воду мутить.
Гляну я в омут, где окунь и линь,
гляну на землю, где сныть и полынь,
гляну в безбрежное чистое небо:
золото, облако, синь…
* * *
…весть водное естество своего Творца, знает своего Владыку…
Сквозь пространство солнце глядит рассеянно,
а лицо земли лебедой засеяно,
чабрецом, подсолнечником, крапивою,
сон-травою, выросшей под оливою,
первоцветом, маками …
А на них — семействами невеликими
угнездились всем хорошо знакомые
молодые мелкие насекомые —
муравьи, стрекозы, жуки и бабочки,
кто-то чистит усики, кто-то лапочки,
и паук с медлительностью картинною
швы пространства штопает паутиною.
Что за тайну знают они великую
и кого считают своим Владыкою,
а когда дождями они умоются,
то какому Богу смиренно молятся?
…И открыл мне тайну жука и тополя
, владыка Константинополя.
Вопросил он душу мою голодную:
«Кто сладостью горесть водную?
Кто могучий тополь с его подручными
напоил сегодня дождями тучными?
Кто развеял вечером тьму над бездною,
а тебя душой наделил словесною?
Ты стоишь с зеницами затворёнными
вместе с нами, Господом сотворёнными,
рядом с нами, грешными человеками,
и с лесами рядом, морями, реками,
ты в соседстве с ангелами бесплотными
и с цветами, травами и животными.
Нет средь них Иуды и нет предателя —
эти твари чтут своего Создателя».
Посмотрела я на врата ,
на пустые рвы, на могилы братские,
на людские слёзы, на звёзды млечные,
растравила раны свои сердечные,
чтоб узнать — как знает земли окраина —
нет ли там, на сердце, печати Каина,
нет ли в сердце помысла некрещёного
и греха Иудина .
И, нырнув беспомощно в воды тёмные,
тени рыб увидела я огромные,
были их тела в чешую закованы,
плыли рыбы-ангелы, рыбы-клоуны,
и акулы хитрые шли на промыслы
и резвились в море, как в сердце — помыслы,
и, взрывая воду, подобно Тереку,
кит с Ионой в чреве стремился к берегу…