Конан молча достал из-за пазухи и протянул ему свиток.
— Это тебе от Далиона.
Найрам неохотно протянул руку за пергаментом, а Конан посмотрел на Камаситу. Лицо юной вдовы было искажено ужасом и мукой, с длинных ресниц срывались крупные слезы.
— Не плачь, малютка, — грубовато попытался утешить ее киммериец. — Вряд ли он того стоил.
— Заткнись, браконьер! — рявкнул Найрам, зло глядя в развернутый пергамент. — Что здесь нацарапано? Закорючки какие-то дурацкие!
— Это карта. — Блафем ткнул в свиток мозолистым пальцем. — В точности как та, твоя. Только здесь еще и текст целиком.
— Сам вижу, что целиком, — проворчал Найрам и поглядел на Конана. — На что она мне?
— Далион сказал, чтобы ты прочел. Обязательно прочел, прежде чем в Подземелье соваться.
Найрам угрюмо сдвинул брови.
— С клочком того пергамента Пликферон три дня провозился… Что, опять прикажешь ждать? Да и не узнали мы ничего толком. Темный Ольт какой-то со слугами…
— Нет больше ни Темного Ольта, ни его слуг, — напомнил Конан.
— Ну да, ты же со всеми разобрался. Стало быть, золотишко скучает, ждет не дождется нового хозяина… — Найрам зыркнул на Блафема. — Пойдешь со мной?
Тот отрицательно качнул головой и произнес, обнимая за плечи рыдающую дочь:
— И тебе не советую. Надо дождаться, пока Пликферон расшифрует письмена.
Найрам презрительно скривил губы.
— Главное — карта. Дорога свободна, если верить этому. — Он указал на Конана подбородком. — Ну а коли встречу кого… — Он пожал плечами. — Двум смертям не бывать. Возьму на всякий случай пяток людей с оружием. — Он посмотрел на добрую дюжину слуг во главе со старшим псарем, обступивших Конана. — До моего возвращения держать его под замком и в колодках. И не перекармливать! Если выяснится, что он правду сказал, — отпущу. А коли соврал, быть ему на колу, клянусь милостью Митры.
— Если не возражаешь, — вежливо попросил Блафем, — я все-таки отдам пергамент Пликферону и погощу в твоей усадьбе, пока он его не переведет.
— Как пожелаешь, сват, — равнодушно отозвался Найрам; было видно, что мысли его уже под землей и ему не терпится спуститься за ними следом.
Конану быстро и умело связали руки, затем двое слуг на веревке повели его вниз по склону. Он яростно ругался — веревка была продета между ног, и всякий раз, когда шедший позади слуга отставал хоть на шаг, натягивалась и точно ножом резала в паху. А когда Конан пытался задержаться, чтобы хорошенько лягнуть хохочущего челядинца, второй, передний, изо всех сил дергал за свой конец пут.
— Удачи тебе, Найрам, — хрипло сказал Бла-фем, когда несколько пар крепких рук спускали хозяина, точно куль с мукой, в Подземелье.
Найрам жестом приказал слугам замереть. Над поверхностью земли выступала только его голова. Она повернулась к Камасите. Старик долго рассматривал красавицу, а затем перевел взгляд на ее отца.
— Если Конан не солгал… Если выяснится, что мой сын погиб, я снова пришлю к тебе сватов, Блафем. И мы опять сумеем договориться.
Он исчез во мгле, а Блафем крепче прижал к себе дочь.
— Безумец, — прошептал он.
В кладовке со скрипом отворилась дверь. По деревянным ступенькам тяжело простучали каблуки. Человек опустился перед Конаном на корточки.
— Пришла моя очередь охранять тебя, — злорадно скалясь, произнес старший псарь. — До самого рассвета мы будем вместе. — Он негромко рассмеялся. — Узнаешь? — Он поднес к лицу Конана палку с ремнем.
Сопротивляться было невозможно. Конан мог только сыпать проклятьями, мотать головой и сжимать в кулаки торчащие из колодок кисти.
Старший псарь повесил палку Конану на шею. Заглянул, ухмыляясь, в глаза. Потом взялся за концы палки и стал поворачивать.
— Ты не посмеешь меня убить, — сказал киммериец. — Хозяина побоишься.
— Нам будет весело всю ночь, — пообещал старший псарь, — а на рассвете я сбегу отсюда. Ты был прав: Найрам — плохой хозяин, не ценит верной службы. Пусть лишний раз об этом подумает, глядя на твой труп.
Конан захрипел от боли. Потом притворился, будто потерял сознание, и попытался цапнуть мучителя зубами за большой палец. Но тот был начеку и отдернул руку.
— Взять! — сказал он, приблизив кулак к носу Конана. — Куси! Куси!
Затем толстяк с хохотом поднялся и отвел ногу, чтобы пнуть Конана в лицо. Тот зажмурился…
Раздался крепкий удар дерева о кость. Конан открыл глаза. Старший псарь без звука рухнул на присыпанный соломой пол. С поленом в руках над ним возвышался Блафем. Полено упало на челядинца, в руке старика появилась связка ключей. Щелкнули замки, свалились колодки.
— Я оглушил всех сторожей, — хмуро сообщил Блафем. — Можешь выбрать любого коня и запастись едой.
— Почему ты меня выручаешь? — поинтересовался Конан, вставая на ноги и припечатывая каблук к носу бесчувственного слуги.
— Дочь попросила, — буркнул старик. — Ведь ты честно пытался спасти ее мужа.
— Найраму это очень не понравится, — заметил Конан. — Стоит ли из-за какого-то бродяги наживать опасного врага?
— Кайрам останется в Подземелье, — сказал старик. — Навсегда.
— Ты прочитал манускрипт? — догадался Конан.
— Да, Пликферон его перевел. Пойдем, у нас мало времени. Скоро кто-нибудь из слуг очнется и поднимет крик.
— Что же все-таки там написано? — осведомился киммериец, когда усадьба Найрама скрылась в ночной тьме.
Блафем не ответил.
— Пенат — он и есть Темный Ольт? — снова спросил Конан.
Старик опять промолчал. Но его дочь ответила:
— Ты угадал.
— «Неразделенная любовь заставляет терять голову», — задумчиво произнес Конан. — Его слова… Да, он многое мне рассказал. Но и скрыл немало. А кое-что даже перевернул с ног на голову.
— Он обожает свое сокровище, а то платит ему равнодушием, — сказала Камасита. — Чтобы добиться взаимности, он завлекает в Подземелье жадных до золота людей. Каждый мимолетный роман — это подарок любимой. Темный Ольт сам приводит любовников, устраивая им по дороге всевозможные испытания, — чтобы сокровище могло по достоинству оценить их упорство, мужество и находчивость. И сам же ревнует к ним. Терпеливо ждет, пока они ей не наскучат, и тогда с радостью убивает, — опять же изощренно, чтобы угодить капризной возлюбленной. И при этом вожделеет ответного чувства…
— Интересно, почему он не убил тебя? — задался риторическим вопросом Блафем.
— Самому непонятно. — Конан напряг память. — Впрочем, он намекал… Я — недосягаемая цель для его сокровища. То есть моя любовь. А запретный плод всегда слаще. Наверное, он просто испугался, что золото будет любить меня до самой моей смерти. Слишком долгий срок — даже для Темного Ольта. Странно, мне всегда казалось, что я совсем неплохо отношусь к золотишку…
— Но не столь трепетно, как Найрам, — заключил старик. — Или Далион. Жалко, мальчик мне нравился. Я и не подозревал, что он так похож на отца.
— С возрастом это становилось бы все заметнее, — уверенно произнес Конан. — Считай, Камасита, что тебе очень повезло.
Девушка ответила сдавленным рыданием.
— Оставь ее, — буркнул Блафем. — И езжай своей дорогой.
Конан натянул поводья.
— Как скажешь. Прощай, Блафем, и да хранит тебя Митра. Спасибо тебе, Камасита. — Он повернулся в седле и посмотрел назад, на очерченную лунным и звездным сиянием вершину холма. — И тебе спасибо, Темный Ольт. За хороший урок. Жемчуг — болезнь раковин, но не бывает на свете жемчужниц, которые согласились бы излечиться.
Он помахал рукой спутникам и поворотил коня.