— Не надо туда спускаться…
— Спускаться? У меня и в мыслях этого нет. Я вполне могу подождать до…
Голос утонул в душном мраке. Камасита обнаружила, что зубы ее стучат. Девушку била крупная дрожь. Она неотрывно смотрела на веревку. Та напоминала змею, дергающуюся в смертных судорогах.
— Далион, ты сорвешься! Пещера молчала.
— Далион! — закричала Камасита во всю силу легких.
Из чрева горы — ни звука.
Юная красавица в ужасе огляделась по сторонам. Задержала взор на усадьбе Найрама. Снова окунула его в черный круг.
— Далион…
— Давай, браконьер, жри! Скоро ворованная дичь встанет поперек горла. Через неделю у тебя вспухнет брюхо и позеленеет язык, а через две мы вытащим из ямы твой труп и отдадим моим любимым собачкам, пускай растащат по двору смердящие потроха!
Старший псарь так живо вообразил эту сценку, что пришел в буйный восторг. Он оглушительно расхохотался; над краем ямы затряслись жирные щеки, запрыгала широкая холеная борода. Капля слюны сорвалась с губ Найрамова челядинца, упала пленнику на запястье. Конан брезгливо вытер руку о штаны и снова вонзил зубы в вареное мясо.
— У тебя завидный аппетит, киммериец. Вы, северные дикари, привыкли нажираться впрок, ведь кто знает, когда еще языческие боги подкинут съестного? Не жадничай, дружок. Господин велел кормить тебя на убой, даже когда ты слопаешь краденого кабанчика. Но мы тебе будем давать только вареное мясо! Ни яблочного огрызка, ни морковной ботвинки! Даже луковой шелухи не получишь ты от нас, киммерийский ублю…
Брошенный меткой рукой увесистый мосол с громким треском врезался в лоб псаря. Найрамов холуй замолк на полуслове и обмяк, голова свесилась в яму.
Вареный кабанчик свалился с колен киммерийца в грязь, в закаменевшие нечистоты прежних узников, безвестных крестьян-браконьеров, принявших в этой яме жуткую смерть. Кто-то из невидимых Конану слуг испуганно вскрикнул и бросился на выручку старшему псарю. Он опоздал на кратчайший миг. Словно барс, взлетел Конан со дна глубокой ямы и, хоть не сумел даже до края дотянуться, добился, чего хотел. Пальцы его правой руки погрузились в густую поросль, украшавшую физиономию оглушенного челя-динца.
Конан повис на бороде — еще миг, и старший псарь мешком свалится ему на голову, тогда как подоспевший слуга уже держал приятеля за штаны, вопил, созывая подмогу. Завитая и умащенная борода выскальзывала из хватки киммерийца.
— Кром! — процедил сквозь зубы Конан, понимая, что не удержит добычу.
Безвольная толстая рука съехала с края ямы и ударила его по щеке. Он ухмыльнулся и вцепился в нее левой пятерней. А потом, для надежности, еще и зубами.
От боли старший псарь пришел в сознание и завизжал. Наверху затрещала рвущаяся материя. Выругался слуга — у него в руках остался только здоровенный клок от приятелевых штанов. Псарь плюхнулся на дно ямы.
Конан приподнял его за шиворот, беззлобно рассмеялся и небрежным прямым ударом расквасил нос. Потом развернул бородача и неторопливо взял сзади в удушающий захват. Дождался, когда над краем ямы покажутся головы дворовых Найрама.
— Цена его жизни — моя свобода! — деловито сообщил он, заслоняясь полузадушенным пленником от нацеленных стрел. — Не вздумайте сюда лезть, я ему шею сверну, как воробышку!
Найрамовы холуи щерились и молчали. Конан слушал, как скрипят сухожильные тетивы — быстро синеющие пальцы натягивали их до отказа. Хищно подрагивали маленькие каленые жала.
— Похоже, толстяк, тут тобой не слишком дорожат, — заметил он, повыше поднимая старшего псаря. — Даже собачки твои любимые не воют. Хотя должны бы — по покойнику.
— Опустите луки! — потребовал властный голос; его обладатель встал на самый край ямы; под ноги Конану свалился комок земли. — Я кому сказал? — раздраженно поинтересовался жилистый старик в потертой кожаной одежде.
— Браконьеру — смерть! — с надрывом в писклявом голосе заявил слуга, не сумевший выручить старшего псаря. — Так говорит хозяин…
— Заткнись, мужлан, и ступай позови хозяина. Скажи ему, у Блафема родилась неплохая идея. Что топчешься, козлиный лишай? Плеткой огреть, чтоб зашевелился?
Ворча под нос ругательства, слуга повернулся и отошел. Остальным старик еще раз велел опустить оружие, но они будто не слышали.
Киммериец слегка ослабил захват. Старший псарь со свистом втянул ртом воздух, замотал головой.
— Какие хорошие слуги, — насмешливо сказал Конан. — Слово хозяина для них — закон. Интересно, чем он платит за такое послушание? Стрелой в пузо?
— Глупец! — вставший рядом с жилистым стариком Найрам укоризненно покачал головой. — Отпусти его, не отягчай своих мук…
— Я отпущу этого олуха на краю твоих владений, — твердо пообещал Конан, хотя внутренне поджался; в Найрамовых глазах он прочел приговор и себе, и своему пленнику. — Распорядись, чтобы сюда спустили лестницу. И поскорее! От него нестерпимо воняет псиной! Если думаешь, что мне приятно с ним обниматься, — ошибаешься!
У Найрама чуть дрогнули уголки губ. Старик широко улыбнулся.
— Что за идея, дорогой сват? — повернулся к нему Найрам.
Жилистый старик кивком указал на Конана.
— Он силен, ловок, изобретателен и дерзок. Он — тот, кто нам нужен.
Найрам поглядел в яму и вновь покачал головой, на этот раз с сомнением.
— Он браконьер… Я не даю спуску браконьерам — это, если угодно, дело принципа. К тому же я посылал человека в Шадизар, велел поспрашивать насчет киммерийца. Оказывается, там его каждая собака знает. И не только знает, но и точит на него зуб. У нашего приятеля столько врагов, и все так жаждут его крови, что я мог бы разбогатеть вдвое, продавая Конана по кусочку. — Он поглядел на киммерийца. — Ты сбежал от своих «должников», да? И прятался в окрестностях Шадизара, выжидая, пока улягутся страсти? И кормился ворованной дичью? Развратные горожане не знают, что ты попался моим лесникам, иначе уже примчались бы сюда всем скопом. Нет, я не выдам тебя шадизарцам. Я сам тебя накажу.
— Найрам, — сказал Блафем, — он способен нам помочь.
— Сегодня на рассвете, когда его вязали, он искалечил четверых моих слуг. Хорошо еще, лесникам хватило ума сначала украсть его оружие. Вряд ли кто-нибудь ушел бы живым, доберись этот демон до меча.
— Вот видишь? — настаивал Блафем. — Каждое твое слово подтверждает мою правоту. Сколько лучших слуг ты послал в пещеру? И кто из них вернулся? Все сгинули. Остальных же не загонишь туда даже под страхом казни.
— Мне нужна палка с ремнем, — сказал Конан.
— Это еще зачем? — хором спросили Найрам с Блафемом.
— Как — зачем? — Киммериец осклабился. — Вы что, надеетесь меня уговорить, пока я дышу вонью в этой яме? Напрасно, благородные господа. Вот перейдем в чистые покои, тогда и потолковать можно будет за кубком доброго вина.
Возмущенный Найрам открыл было рот, но Блафем не дал ему разразиться проклятиями.
— Ты все-таки не ответил, — поспешно сказал он Конану, — зачем тебе палка с ремнем?
— Ремень я намотаю на жирную шею этого борова, моего заложника. Он будет присутствовать при нашем разговоре, но вином его можете не поить. А палка будет у меня в руках. В случае чего, крутану разок, и шея — хруп! Я ж говорю, неприятно с ним обниматься — псиной разит.
— Ах ты, наглый дикарь! — Найрам зловеще улыбнулся. — Узнаю повадки шадизарского отребья. Может быть, в этом мерзком городе, гнездилище воровства и разврата, тебе и сошла бы с рук такая дерзость, но в своих владениях я не терплю…
— О, милость Митры! — вздохнул Блафем. — Да полно тебе, сват. Остынь наконец. Давай спустим его в пещеру, — а там кто знает, может, он найдет смерть пострашнее любой из тех, какие ты способен измыслить. Ведь никто же не вернулся, ни один!
— Мне противна сама мысль о снисхождении к этому нахальному червю, — надменно произнес Найрам. — Однако будь по-твоему, сват. Уступаю, но только из уважения к тебе. Эй, люди! Спустите сюда лестницу, дайте браконьеру ремень и палку, отойдите от ямы и перекройте все выходы из усадьбы. Эй, ты, наглец! Как только вылезешь, ступай прямиком во флигель, в комнату охотничьих трофеев. Там мы будем с тобой говорить. Не вздумай сделать хоть шаг в сторону — мои стрелки с радостью проткнут тебе печенку.