Одно хорошо: каменные сосульки на своде пещеры — сталактиты — излучали слабое сияние. В нем влажно поблескивало широкое темное пятно, которое начиналось в каких-нибудь двух локтях и выглядело весьма подозрительно. Конан охотно миновал бы его, если бы видел другой путь.
Он перенес вес на правую ногу, медленно выпрямил ее в колене. Вот оно, пятно, только руку протяни… Он так и сделал. С превеликой осторожностью коснулся блестящей поверхности пальцем. Не очень приятная на ощупь. Скользкая и холодная, как лягушачья кожа. Но и только.
Добравшись до середины пятна, Конан выяснил, что оно способно говорить.
— Я чувствую твой страх, — сказало пятно.
— А я — твой, — медленно ответил Конан.
— Странное ты создание, — рассудительно проговорила «лягушачья кожа». — Видишь западню и все равно лезешь в нее очертя голову.
Конан промолчал. Он лихорадочно соображал, как быть — спрыгнуть со скалы, рискуя переломать ноги, или упорно ползти вверх в ожидании неминуемой расправы? Знать бы, на что способна эта «лягушачья кожа»… Как назло, Пенат снова куда-то запропастился, а то можно было бы хоть спросить… Киммериец криво улыбнулся, вспомнив совет духа Подземелья рассчитывать только на себя.
— Что заставляет тебя так упорно идти вперед? — спросила «лягушачья кожа». — Любовь к золоту?
«Пожалуй, нет», — решил Конан. От золота он бы, конечно, не отказался, но платить за него жизнью? Это точно не для него.
— Тогда что? — допытывалось пятно, расценившее его молчание, как отрицательный ответ. — Мечтаешь получить ту женщину, Камаситу?
Конан пожал плечами.
— Не знаю даже… Просто хотел посмотреть.
— Просто хотел посмотреть, — передразнила «лягушачья кожа». — Точно дитя неразумное. На что ты надеешься? Что мой повелитель добровольно отдаст все богатства и согласится стать твоим рабом?
«Да, пожалуй, на это рассчитывать не стоит», — подумал Конан.
— А может быть, — вкрадчиво спросила «лягушачья кожа», — ты замыслил убить его?
— Ну что ты, — поспешил успокоить ее Конан, — мне это и в голову не приходило. Ведь ничего плохого он мне не сделал.
— Вот именно, — обвиняюще изрекло блестящее пятно. — Он не сделал тебе ничего плохого. А ты? Явился сюда непрошеным и обрек его на душевные муки. Знаешь, как он будет переживать, когда твоя смерть ляжет на его совесть? Думаешь, он легко переносит гибель незваных гостей?
— Зачем же такие страдания? — спросил Конан. — Отпусти меня, и я уйду восвояси.
— Ты слишком упрям, чтобы уйти восвояси, — сказала «лягушачья кожа». — Ты обманешь меня — попробуешь найти другую, безопасную дорогу. Я не вправе рисковать.
— Ты уже рискуешь, — произнес Конан. — Я силен и ловок. И могу тебя победить.
— Считай, что ты уже мертвец. — Но это почему-то прозвучало с запинкой.
«Пенат, — подумал Конан. — Запинка — это он. Ни на что большее его сил не хватило. Пенат сумел лишь намекнуть, что "лягушачья кожа" вовсе не уверена в победе. Значит, у меня все-таки есть шанс. Но если я ошибся, мне конец!»
Он двинулся вверх, и «лягушачья кожа» отреагировала мгновенно. Конан почувствовал, как все его тело облепила жесткая, непроницаемая для воздуха пленка — что-то вроде рыбьего пузыря, но в сотни раз прочнее. Сквозь нее он видел ореолы вокруг сталактитов. Киммериец почувствовал, что задыхается. Не только легкие — все до единой поры кожи остались без воздуха. Он попробовал было открыть рот, но губы даже не разомкнулись. Просунул между ними язык — тот уперся в пленку.
И она затвердевала!
Сияние сталактитов приобрело рубиновый оттенок. С огромным трудом Конан наклонил голову и увидел свои руки — пленка на них окрашивалась в багровый цвет. «Она сохнет, — подумал он, — и превращается в коросту. В рубиновую скорлупу. Я — внутри драгоценного камня». Киммериец еще мог шевелить руками и ногами. Согнул кисть — рубиновая корка на запястье пошла складками. Но быстро твердела.
Вскоре внутри каменной оболочки перестанет биться человеческое сердце. И Конан навсегда останется в этой пещере — точно диковинный нарост на скале. Если только за ним не явится Темный Ольт и не перенесет в свой «тронный зал». Чтобы бережно положить на груду сокровищ. Или поставить в нишу, как статую, и любоваться им время от времени, хваля себя за хитрость и изобретательность.
Он умирал. В черепе полыхало пламя, легкие корчились в спазмах, конечности дергались внутри драгоценной скорлупы.
«Она… вот-вот… застынет… — складывались воедино кусочки мысли, — и тогда ее можно будет… расколоть».
Расколоть? Чем?
Он опустил правую руку к мечу…
Нет, ему лишь показалось, будто он сделал это: пальцы по-прежнему цепко держались за выступ скалы.
Скорлупа превращала кисть руки в расплывчатое красное пятно. Конан собрал остатки сил, пытаясь оторвать руку от скалы, но пятно оставалось на месте. Он вспомнил, что успел поднять левую руку, и испугался. Если поднять и правую, он обязательно сорвется. И упадет на камни…
Камни! Падение на камни с такой высоты способно расколоть скорлупу!
Еще не додумав до конца эту мысль, он уже силился разогнуть пальцы правой руки. Не тут-то было — рубин вцепился в скалу мертвой хваткой. Тогда киммериец подался грудью вперед, а затем рванулся назад всем телом. Затем еще раз… И полетел вниз.
Боли он не почувствовал.
— Мы победили! — воскликнул Пенат. На сей раз он явился в образе крота; забавно подергивая головой, зверек словно обнюхивал Конана.
— Видел бы ты, чего мне это стоило, — посетовал киммериец.
— Мне не нужны глаза, чтобы видеть. Ты цел и невредим, просто слегка ушибся.
— Ничего себе слегка!
Конан попробовал шевельнуться и обнаружил, что получается. Может, и впрямь обошлось? Он приподнялся, оперся на локти, согнул ноги в коленях, помотал головой. Бывают же чудеса! Как он и предполагал, осколки драгоценной скорлупы, едва не задушившей его, исчезли. Темный Ольт всегда умело заметал следы своих поражений.
— Ты сказал — победили? Ты имел в виду, Ольта теперь можно не бояться?
— Да, — возбужденно отозвался Пенат. — И в этом твоя заслуга. Каждая твоя удача отнимала у него силы. Золото, Конан! Золото — источник его могущества. Оно отдается тому, кто сильнее любит. И вдобавок не жалует неудачников. Иди скорее, до сокровищницы уже рукой подать. Клянусь, там тебя ждет сюрприз.
Конан сказал, что ему до смерти надоели сюрпризы, но фраза канула в пустоту. Он сразу насторожился — внезапные исчезновения духа Подземелья всякий раз означали скорую встречу с неприятностями.
Но повторное восхождение на крутую скалу обошлось без приключений — там, где в прошлый раз его подстерегала «лягушачья кожа», сейчас был только шероховатый камень. Под самым потолком зала он перебрался в узкий лаз, напоминавший изнутри толстую кишку — вот только стенками той кишки были известковые натеки. Двигаться по этому лазу пришлось на четвереньках. Не оставив за спиной и дюжины локтей, он увидел перед собой сокровищницу Темного Ольта.
— Милофти пфофим, милофти пфофим, — радушно проговорил молодой человек в дорогой, но рваной и грязной белой одежде, царственно расположившийся на груде сокровищ. Словно спохватясь, юноша выковырнул из-за щеки увесистый кошачий глаз и положил рядом с собой на груду золота и драгоценных каменьев, на вершине которой так уютно восседал. — Так это ты — храбрец, который отправился спасать меня и преодолел все ловушки проклятого демона?
— Далион? — Конан не верил собственным глазам.
— А ты — Конан. Пенат все рассказал о тебе. — Заметив, что Конан оглядывается в поисках крота или какой-нибудь иной ипостаси духа Подземелья, Далион пояснил: — Здесь его не ищи. Моя любимая его на дух не переносит, прости за невольный каламбур. Он старается не появляться тут без особой надобности.
— Твоя любимая? — Конан ничего не понимал. — Камасита?
— Камасита? — недоуменно переспросил Далион. А затем всплеснул руками и расхохотался. — Та наивная большеглазая малютка! Нет, Конан, она — часть ненужного прошлого, а я теперь живу настоящим.