«Махнул ручищами, будто ту свыню гэпнул, – усмехнувшись в густые усы, подумал сотник Мыкола Билый. – Гарный хлопец, та и казак справжний. Вот тильки витер в голове порой такой, шо ногам покою нэ дае».
Василя станичники любили. Добрым был казаком. С подпарубка рос без батьки. Не вернулся отец его, Федор, с очередного похода. Когда через реку переправлялись, погрузили казаки свое оружие и седла, как водится, на салы. Когда до берега добрались, салы Федора без него к берегу прибило. Плавал Федор хорошо, лучше него никто в станице навымашки не мог плыть. Так и не нашли его тела казаки. Без вести пропавшим считали в станице. Нона, жена его, убивалась по нему первое время. Молитвой да слезами рану душевную затянула. Но не приняла того, что Федора в живых нет. Дед Трохим неделю первую после известия трагичного с хаты носа не показывал. В красном куте лампадку жег, святому Егорию молился, святому Миколе Чудотворцу. Прошло время, Василь из подпарубка в казака вышел, но дед Трохим до сих пор на окраину станицы выходит, сына Федора выглядывает. «Не убит – значит, живой», – говорил дед Трохим станичникам. И все выглядывал в даль, не покажется ли на степном шляхе сын его Федор, отец Василя. А Василь тем временем мужал, казаком становился. Воспитывали внука дед Трохим и отец крестный Иван Колбаса. Кому как не крестному нести ответственность за крестника? Уж так повелось у казаков, что если батьки нет, то крестный вместо него остается. Не было у казаков чужих детей. Все малые станичные своими были для каждой семьи. Так и Василь рос станичным любимцем. Но нос не задирал, коныкы нэ вэкэдал. Трудолюбивым был, да и в воинском искусстве преуспел. В рудевскую породу был. Рослый, двухметровый молодец, косая сажень в плечах, кулаки что те молоты. Как-то на спор бычка двухлетку с одного удара свалил. Дед Трохим в нем души не чаял. Себя видел в нем. Да и внук деда любил. Все было в Василе справжно. Одна беда – девок любил. За то ему не раз от деда попадало.
– Ты, Васыль, на одну глянэ, а всих тэбэ жалко! Доведешь себя до оказии, бисова душа! – стыдил внука дед. А тому как будто вожжа под хвост коню. По молодости тело в узде держать не умел, да и не хотел особо.
Догулялся лихой казак. Хохлушку из наемных спортил, на радостях еще и на грудь добрую макитэрку чачи принял. Хохлы-гамселы решили Василя проучить. Подстерегли его, когда тот навеселе с шинка выходил. Оказалось – на свою беду. Василь им тумаков надавал, те с гулями недели две ходили. Отделал их Василь знатно. Сапатки набыл до не хочу. Домой дошел, но, не заходя в хату, прошел на баз и в копне сена уснул. Проснулся поутру от холода. То дед Трохим ведром ледяной воды с крыницы окатил. И нагайкой пару раз огрел.
– Ты шо, паршивец, робишь! Хфамилию позорить?! Бисова душа. Гэть с глаз моих! – разозлился тогда дед Трохим не на шутку.
Хохлы ж как тень на плетень навели, свилогузничали, донесли на Василя атаману станичному. Тот долго разбираться не стал. Хохлам досталось за то, что кляузу написали. А Василю за проступок двадцать ударов батогами. Гузню полдня в воде отмачивал.
Пришло осознание того, что сделал. Перед дедом на коленях прощения выпрашивал.
– Бог простит, унучок! – сказал в сердцах дед Трохим. – Языком болтай, а рукам воли нэ давай! Сам согрешил, да и меня, старого, под монастырь подводишь?!
Дед Трохим отходчив. Простил внука за содеянное: «Умив гришыть, умий и каяця!»
Покаялся Василь. Перед станичниками покаялся. К отцу Иосифу на исповедь ходил. Камень с души упал. Но спокойствия не было. Чувствовал вину за собой и не знал, как это чувство в себе победить.
– Разчумался? – спросил Билый, когда Василь вновь подошел к нему.
– Так точно, господин сотник! – четко, по уставу ответил Василь, вытянувшись в струну.
– Добре. Буди казаков, Василь, – приказал Микола.
Василь исчез в темноте. Не прошло и четверти часа, как он докладывал Билому о выполнении приказа.
– Я еще к коневодам заглянул, ваш приказ передал, – неумело щелкнув задниками ичиг и вытягиваясь во фрунт, доложил Рудь.
– Экий ты кубаристый! Чай не на плацу, – подметил Билый. – Присядь. Пока казаки сбираются, потолкуем.
Василь, предвкушая тему разговора, принял серьезный вид. «Скорее всего, дядько Мыкола за мой проступок говорить станет», – мелькнула мысль. Василь присел, тяжело вздохнув и поправив папаху, виновато посмотрел на своего командира. Хоть и получил сполна и раскаялся, но вину за собой тяжкую чувствовал.
– Дядько Мыкола, нэ вэнуват я. Вони втроем мэня вбыть хотели, – попытавшись угадать тему разговора, выпалил Василь. – Я же их только отталкивал от себя. Вот те крест! Ну, может, кого случайно задел…