Удобно расположившись за обширным столом, Нарком внимательно читает «Правду». Затем на миг отрывается и, холодно блеснув стеклами пенсне, предлагает Абакумову сесть.
- Правильно пишет Поспелов о гении товарища Сталина, - темпераментно взмахивает он ладонью и с удовлетворением откладывает газету в сторону. - Очень правильно! Ты, кстати, читал?
- Не успел Лаврентий Павлович, с утра работы невпроворот.
- А зря. Обязательно почитай. Там и о нас сказано - вооруженном отряде Партии. Сигнал к действию, так сказать
- Ну, ладно. С чем пришел? Давай, порадуй.
- Первая новость хорошая, товарищ нарком. В Куйбышеве вскрыта резидентура абвера, и ночью захвачена выброшенная для работы с ней диверсионная группа. Вместе с радистом и передатчиком.
Он достает из папки полученную справку и кладет перед наркомом.
Вах! - оживляется Берия и внимательно ее читает.
- Это действительная стоящая весть! - восклицает он.
- Будет о чем доложить руководству Страны. Кто у тебя в Самаре начальник?
- Полковник Рыбаков. Вы его должны помнить.
- Как же, помню, это тот, о котором ты мне год назад все ужи прожужжал. Ну что ж, доверие он оправдал. Готовь документы на генерала. Присвоим второй раз. Там, - он поднимает палец вверх, - нас, я думаю, поддержат. И всех участников операции представь к наградам. Заслужили. А это дело возьми на личный контроль.
- Слушаюсь. Немедленно все подготовлю и сделаю. А вот вторая новость Лаврентий Павлович неважная, не знаю, как и сказать.
- Чего уж там, говори, я сейчас добрый.
- Самолет с золотом для союзников исчез…
Эти слова производят эффект разорвавшейся бомбы.
Нарком выпучивает глаза, приподнимается в кресле и наливается гневом.
- Ты понимаешь что несешь?! Откуда такие сведения?!
- Из наших источников.
- Плевать я хотел на твои источники! Говори конкретно! - брызжет слюной Берия.
- От начальника «Смерш» Северного флота» и командования ВВС.
- Да они там что, с ума посходили ?!
- Никак нет, согласно полученным докладам, самолет с грузом и опергруппой благополучно прибыл в Вологду, там дозаправился и вылетел на Архангельск. Затем испортилась погода, и к месту назначения, в Мурманск, он так и не прибыл. Бесследно исчез. Скорее всего, где-то совершил вынужденную посадку. Сейчас ведутся его активные поиски, но пока безрезультатно.
Нарком достает из кармана белоснежный платок и утирает обильно вспотевший лоб. Затем вскидывает зловеще блестящие стекла пенсне на стоящего перед ним Абакумова и шипит:
- Исчез говоришь. Да ты хоть представляешь важность этой операции?
- Да, товарищ нарком, она касается будущих взаиморасчетов по ленд-лизу.
- Вот именно, - вновь багровеет Берия, - будущих! Мы должны показать союзникам, что уже сейчас готовы выполнять, отсроченные платежи по ним. Чтоб Рузвельт и Черчилль в нас не сомневались и не саботировали отправку жизненно необходимых стране грузов через Арктику и Иран. Это же большая политика! - вскидывает он над головой пухлую руку.
- И что мне теперь докладывать товарищу Сталину? Что груз испарился?!
Берия снова утирает лоб платком, наливает себе в стакан «боржоми» из стоящей на столе бутылки, и жадно пьет воду.
- Товарищ нарком, - каменея лицом, чеканит генерал, - мы сделали все, что в наших силах. Погоде не прикажешь.
- Но ее можно было предвидеть! Для этого синоптики есть! Кто у тебя готовил операцию?
- Один из моих заместителей, генерал Иванов.
- Это тот старый баран, который еще с Кедровым работал?
- Он опытный чекист и хороший организатор.
- Вот и организовал, мать бы вас! Значит так. Синоптиков, прозевавших погоду, арестовать и отдать под суд. С твоим заместителем я сам разберусь, а пока отстрани его от дел. Мне сюда, - нарком тычет в стол пальцем, - подробную справку обо всем этом и план мероприятий по розыску груза.
Немедленно организуй опергруппу из самых опытных розыскников и перебрось их в Вологду. Оттуда пусть и начинают. Если в ближайшее время не найдешь самолет - пеняй на себя.
И благодари Бога, что Рыбаков тебе такую индульгенцию подбросил! - трясет Берия справкой по резидентуре. Все, пока свободен.
Абакумов, деревянно ступая, покидает кабинет.
Спустившись к себе, он вызывает Иванова и приказывает ему в течение часа подготовить необходимые наркому документы.
- Потом занесешь их мне, - и иди, отдыхай, Виктор Петрович.
- Я отстранен от дел? - хмурится генерал.
- Да, и это не мое решение.
В назначенное время Иванов приносит документы и кладет начальнику на стол. Тот внимательно читает, одобрительно кивает головой и визирует их.
Все это время заместитель напряженно молчит и только маятник часов, размеренно отсчитывает тягостные минуты.
- Ну, что ж, Виктор Петрович, план, как всегда дельный. Будем работать. А ты, иди домой, не томи меня. Может еще и пронесет, найдем мы этот чертов самолет…
В своем кабинете Иванов подходит к окну, отдергивает плотную штору и несколько минут смотрит на моросящий за стеклом дождь и памятник Дзержинского, что на площади. По ней, в пелене брызг, куда-то спешат автомашины, у метро снуют прохожие с зонтами, «орудовец» с жезлом и в накидке, уверенно регулирует движение.
Генерал убирает в сейф разложенные на столе бумаги, со звоном закрывает тяжелую металлическую дверцу и запирает ее. Затем достает из шкафа защитную фуражку, старенький габардиновый плащ, одевается и поднимает телефонную трубку - вызвать машину. Несколько секунд держит ее в руке и опускает.
Из здания он выходит пешком и неспешно следует в сторону метро.
Доехав до Фрунзенской набережной, Виктор Петрович подходит к ведомственному кирпичному дому, поднимается по гулким широким ступеням на второй этаж и отпирает обитую дерматином высокую дверь. Закрыв ее за собой, включает в прихожей свет и, ступая хромовыми сапогами по рассохшемуся паркету, идет на кухню. Там достает из кухонного шкафа початую бутылку водки и стакан, затем, не снимая плаща, садится за стол и наполняет его до краев. С отвращением выпивает водку, ставит стакан на стол и проходит в одну из комнат.
Он давно живет один. Единственный сын, летчик, погиб в Испании еще в 38-м. Жена умерла через год, узнав о его смерти.
С началом войны Виктор Петрович наведывался в квартиру походя, то после очередной командировки на фронт, то после госпиталя, в котором лечился, получив контузию в 42-м. В основном дневал и ночевал на службе.
Включив настольную лампу, он подходит к окну и снимает с него давно уже не нужную бумагу светомаскировки, затем присаживается к своему рабочему столу и выдвигает один из ящиков. Оттуда извлекает наган, с врезанной в рубчатую рукоять латунной пластиной и надписью на ней «За безупречную службу от коллегии ОГПУ» и небольшой альбом в бархатном переплете. Наган сует в карман галифе, а с альбомом ложится на старый кожаный диван.
Открывает его и начинает перелистывать страницы. Вот он совсем юный, в гимназической форме с матерью и отцом - учителем подмосковной гимназии, а вот более зрелый, в мундире унтер-офицера с георгиевским крестом. Вот в Первой конной, на коне и с шашкой наголо, а вот с женой, в подвенечном платье, молодой и красивой.
На несколько минут взгляд генерала задерживается на групповой фотографии, где он снят вместе с сослуживцами из особых отделов ВЧК и своим первым начальником -Кедровым.
Когда того арестовали, а затем в октябре 41-го расстреляли, он не уничтожил, как многие, этот снимок. Тяжело вздохнув, Виктор Петрович переворачивает очередной лист и долго смотрит на фотографию сына - тот снят в летной форме, сразу же после окончания училища.