— Да что вы, ребята, не знаете меня, что ли?
— Потому и разговариваем, а то бы кто его знает, что и делать с тобой. Зря ты сюда ходишь. Мы вот пили с тобой и плясали, и Жорку и Мигалова Кольку знаем, а есть, которые не посмотрят.
26
Лидия тихонько подвигалась между раскиданных штабелей крепежного леса. Уже виднелся чистенький домик в три окошка. Не задумалась бы, прошла мимо, куда глаза глядят. Но куда? Нет ни близких, ни родных, кроме мужа. Воспоминанье о другом, единственном родном — об отце — двинуло ее тонкие полукруглые брови. Сам никогда ничем не стеснял себя, а дочери указывает пальцем под крылышко «порядочного» мужа. Наверное, узнал, что вернулась опять к Федору Ивановичу, и доволен. Дал в наследство буйную кровь и ненавидит собственное отражение в зеркале. Самодур старый.
Лидия замедлила шаги, наполненная нахлынувшими воспоминаниями об отце. Среднего роста, ширококостный, проседь в длинных волосах, шляпа с измятым верхом и надорванными полями, широченная, даже на его плечищах болтающаяся рубаха, штаны, похожие на бабью юбку. Сапожищи до колен, кованные чуть не конскими подковами, кушак с распущенными длинными концами. Где усы, где борода — не разберешь. Красноватый, набухший от вечного похмелья нос, как у пропойцы-монаха. И не по дикому взъерошенному виду светло-карие чистые глаза. Волокита до седых волос, любимец горняков, необходимый человек для инженеров, шутник и балагур. И этот человек, о котором никто никогда не отозвался плохо, лишь только переступал порог своей квартиры, превращался в зверя. Чистые белки глаз мутнели. Тиран, скандалист. Ночные скандалы, мольбы не бить мать… Пьяный храп на весь дом… Странная забота видеть дочь пристроенной владела им, как мания… Еле дождался окончания гимназии, и сейчас же «дядя Федя» получил ее руку. Торжество старик справил с таким же диким грохотом, как справлял свою неудачную жизнь. От крыльца отцовского домика до жениховского порога были раскинуты куски кумача; красная дорога комкалась и волочилась пьяными ногами. Приказал дочери разносить угощения с поясным поклоном.
Могла ли она не пойти за Федора Ивановича? Была ли даже мысль не выходить? Ей было все равно, лишь бы не видеть любовниц отца. Ежесекундную ненависть испытывала она к этим расторопным бабенкам в высоких скрипучих ботинках с резинками. Они топтали память матери. Там, где мать сиживала со страхом на лице, шлялись развязные бабы и нахально оглядывали барышню-гимназистку.
Неожиданно оклик заставил вздрогнуть:
— Добрый день, Лидия Прокопьевна!
На крыльце конторы стоял управляющий Тин-Рик в куртке, наскоро наброшенной на плечи, без треухи, — наверное увидел ее в окно. Мягко сбежал по ступенькам, так же мягко взял за руку и пожимал своими большими белыми руками. Заглядывал в намороженное до пунцовости лицо ее и приглашал хоть раз заглянуть в контору. Серый коридорчик, оконце в переборке… Дверь кабинета сейчас же закрылась… На столе — порядок. В чернильном хрустальном приборе искристые, как вино, чернила. По стенам планы приисков, раскрашенные в бледные тона, чертежи подземных разработок. Покрывая воркующий голос приветливого хозяина, вдруг затрещал телефон. Инженер поморщился и, указав гостье на кресло, взял трубку.
— Я слушаю. — Он повысил голос. — Я уже не раз высказывал свое мнение: общественные организации не имеют оснований диктовать управлению приисками технические правила, а тем более противные закону. Нас не похвалят за нарушение установленных норм, соблюдать которые мы обязались. — Он несколько мгновений слушал и сдержанно, но с явкой усмешкой посоветовал невидимому собеседнику: — Если хотите убедиться, будьте добры справиться с текстом «Правил безопасности при ведении горных работ» Наркомтруда, издания прошлого года. Они же, эти молодчики, даже стремянки запасные пожгли. Я вешаю трубку, товарищ. Уверяю вас — очень занят. Что? Да, это забота о жизни рабочих, не что иное. Не будем спорить об убеждениях. Что? — Он рассмеялся. — Но ведь он уехал. Напрасно вы пытаетесь проводить параллели. Ах, вы еще не кончили свою мысль? Простите. — Он кивал головой и повторял в трубку. — Так. Так. Ну и прекрасно. Можете передать все это ему лично по адресу: США, Нью-Йорк, Чатам, девятнадцать, восемь.
Инженер повесил трубку.
— Сидят и придумывают, как бы испортить настроение. Тачки вспомнили, этого недоучку мне в укор ставят.
Лидия чувствовала нервную приподнятость, словно пришла на давно ожидаемое решительное свидание. В голове мчались всевозможные предположения, как он заговорит с ней теперь, после искреннего раскаяния, с которым ушел из ее квартиры неделю назад. Беседа по телефону ворвалась острым клином в их встречу и, кажется, разбила то настроение, с которым оба входили в кабинет.