— У меня все золотники дома, — угрюмо сказала Мотька. — Не уговаривай.
— Ну-ка, — дотронулся Мишка до белокурых волос.
Мотька совсем по-ребячьи рассмеялась звонким чистым смехом. Мишка доставал головой до низкого потолка. Он сделал вид, будто хочет поднять его руками.
— Завалить вас тут всех?
Мотька снова рассмеялась.
— Ты завалишь, ишь, дядя какой. Тебе бы только камни катать, а ты в столовке сидишь целыми днями.
Она привела в порядок свой простенький костюм, вынула из-за обшлага зеркальце, глянула в него и привычным жестом поправила локон.
— Ну, пошли, — сказала она.
Вышли через заднюю дверцу на подножье сопки, которая начиналась от самой харчевни, и, помогая друг другу, направились вверх по склону.
Меж каменных плит цвели свежими волнующими пятнами семьи лиловых самсонок. Девушка нагибалась, рвала цветы, гладила пушок на стеблях под лепестками и прижимала букетик к груди. Вдруг, словно застыдилась своей детской доверчивости, — скомкала букетик и бросила.
— Ты, дядя, что же не работаешь сегодня на деляне?
— Ходил в контору за получкой. Ребятки в артели старательные, обойдутся часок-другой и без меня. — Мишка не мог не поважничать. — Только в первый раз на приисках, без меня за бортом золото искать сколько хочешь будут, если не остановить их.
Парень внимательно, с теплой искоркой в серых глазах поглядывал на собеседницу. На воздухе, в ярком просторе, она осталась почти такой же, какой разглядел ее в притоне, лишь немного постарше теперь выглядело ее округлое лицо, помятое жизнью. Но глаза оказались еще лучше. В темноте голубизна их производила впечатление черноты. Здесь же на сопке они расцвели настоящими подснежниками чистейшей краски. Он пробормотал нерешительно:
— Рубахи бывают голубые, как твои глаза…
Удивительно, зачем пошла на Алдан. И одета простенько: ситцевое платьице, мохнатое грубошерстное помятое лежаньем пальто… Мотька приостановилась, словно вспомнила что-то…
— Вот что, рубаха, пойдем вниз, купи мне что-нибудь на память. Есть у тебя деньги? А то, может, быть, только пыль в глаза пускаешь?
Мишке не понравился тон спутницы, но отступать он не думал.
— Пойдем, что ж такого. Гостинцев в Якторге сколько угодно: шоколадики, конфеты, печенье.
— Там посмотрим.
Такой конец прогулки, начавшейся легко и интересно, совсем был не по душе парню, он молчал всю дорогу, пока спускались. В Якторг Мотька не зашла, повернула в маленький частный ларек Ван Чин-вея. Огромный синий букет бумажных лент колыхнулся при входе широкоплечего парня. В магазинчике едва поместились два покупателя. На полках, как в шляпке подсолнечника семечки, туго набиты всевозможные товары: скороходовские коробки, пакетики с шелками, парфюмерия в склянках с резными пробками, с изящными женщинами на этикетках. Ван Чин-вей с необыкновенной любезностью принялся показывать женские принадлежности: чулки, панталоны, перчатки, лифчики из тончайшего полотна с серебристыми кружевами, резинки. Мотька выбрала шелковые чулки серого и тельного цветов по двадцать рублей за пару и принялась выбирать обувь. Коробка за коробкой слетали словно на крыльях с полок на прилавок. Наконец покупательнице понравились коричневые туфельки. Мишка спросил о цене и расплатился. Перешагнув порог ловушки, он невольно потрогал кошелек в кармане. Хотел было облегченно вздохнуть, но Мотька мечтательно глядела вперед на вывеску из фанеры. «Юверил Чу Фу».
— Забежим на секундочку.
— А что там? — возразил Мишка.
— Одну вещь хочу взять. Есть у тебя деньги? Может быть, больше нету?
— Ну, конечно, есть, какой может быть разговор?
Мишка подбодрился и с небрежным видом вошел за своей дамой в ювелирный магазин, пристроенный к стенке барака. Мастер сидел за крошечным верстаком, обитым белой жестью, и что-то вырезывал тоненьким штихелем на золотом колечке. Из-под локтя виднелся гранильный станочек с шлифовальным колесом, на полочке стояли графитный тигель для плавки золота и паяльная лампочка. За стеклом витринки красовались товары и заказы: кольца, перстни, медальоны, крестики, пуговицы с эмалевыми ярко-красными пятиконечными звездочками. И все это из незаметнинского, самого чистейшего золота на Алдане. Мотька принялась рыться в драгоценностях. Два перстня пришлись ей по вкусу. Отложила их. Потом покопалась еще, взяла руку Мишки и нанизала на палец плетеный из тончайших колечек перстень, украшенный красным камешком, который мастер назвал «рубун». Мишка неловко улыбался на шутку Мотьки, хотя предчувствие уже начинало бросать в жар.