Выбрать главу
Я вижу, товарищ, вздыхаешь. Не место здесь слабым в тайге. Здесь жизнь ты свою потеряешь, Отдавшись безвольной судьбе.
Здесь счастье немногим дается. Поверь, я такой же, как ты… Из сотни двум, трем улыбнется; Подарит одни лишь мечты.
Все то, что влекло и манило Тебя и меня, и других, Погасло, истлело, остыло. Момент лихорадки затих.
Не знаю, что в будущем будет В тайге необъятной, глухой. Кто край этот дикий разбудит, Нарушит природы покой.

Конец песни Мишке особенно нравился, и он запел громче:

Машины здесь нужны, не кайлы, Тайгу чтоб от сна пробудить. Тогда лишь Петры и Михаилы Не будут напрасно ходить.
Счастливцев к богатству немного, Ты слышал, наверно, о них. А нам, брат, обратно дорога И пуд сухарей на двоих.
И сказка о царстве Ваала — Алдан золотая река — Безумцев манить перестала. Нам в путь, друг, обратный пора{62}.

Последний куплет Мишке был не совсем понятен, не от этого казался особенно значительным. Он повторил куплет, и ему вспомнилась улыбка мертвеца, найденного в завале. В самом деле, безумцы. Алдан! Поналезли в щели, и жесткий беспощадный веник сметает, как тараканов в таз с мыльной водой…

Потное тело начинало дрогнуть от холодной сырости. Мишка внимательно всмотрелся в навесы седого от изморози камня, в пушистые ковры инея. Невольно возникали соображения, сколько и какого потребуется леса, как экономнее сделать крепление. Достал кисет, чтобы закурить, и вдруг почувствовал какое-то прикосновение к спине, которого не должно быть, так как сидел, не касаясь стенки. Молниеносно понял, попытался вскочить, но было поздно: на него легла глыба. Завал начался как раз оттуда, откуда он только что решил начинать крепление. Прижатый тяжестью, стоял на четвереньках и держал на себе смерзшуюся массу щебня, как грузчик, упавший на сходнях и придавленный своей ношей. Сгоряча попробовал шевельнуться, но понял — лучше не пробовать: спину жгла сокрушающая боль. Руки стояли в грязи, выпрямленные, как столбы, колени все глубже вдавливались в землю. Оранжевые нити свивались в глазах. Свеча потрескивала отсырелым фитилем; свистело частое дыхание, будто двигатель ускорял ход до предельной скорости.

Артельцы редко заходили в забой без приказание старосты, где он кайлил всегда сам. Им показалось — Мишка заорал во весь голос песню и оборвал. Но крик повторялся с настойчивой последовательностью. Переглянулись и побросали работу. Двое ближних нырнули в лисий ход с опаской, неся в протянутых руках свечи. Стон, вырвавшийся из забоя, привел в ужас.

— Мишку раздавило. Беги за остальными!

Все восемь человек с ломами, с лопатками и топорами собрались в яме. Свечи освещали куполообразные своды беспорядочно выработанного подземелья. Отовсюду грозили камни, мокрые стены сверкали, как лакированные. То, на что не обращали внимания, казалось невероятно опасным. Старались держаться ближе к стенкам. Из-под глыбы виднелся только затылок, — Мишка стоял с низко опущенной головой.

— Скорее, сейчас упаду, — прохрипел он.

Ребята засуетились. Попробовали поднять завал по трое с каждой стороны, но не смогли. Решили подважить огнивами, подпереть «мальчиками»{63} и постепенно подбивать клиньями.

Метались накаленные языки пламени свечей, слышались бормотанье, приглушенные стоны и ругательства.

— Да держи ты, черт тебя возьми! Отруби еще на четверть!

— Подводи вагу. Давай клин. Куда ты, дьявол, суешь его.

С двух сторон кое-как наладили ваги и сели на них верхами в ожидании ударов по клиньям.

— Бей!

Ваги с каждым ударом по клину опускались ниже, Мишка вдруг почувствовал, будто взлетел в воздух. Трудно было понять: или перестал чувствовать тяжесть, или поднялась глыба со спины. Голова все так же была опущена, как у быка в ярме.

— Вылезай скорее! — закричали над ухом. — Вылезай, а то опять осунется. Разве ее удержишь!

Но он стоял и не мог шевельнуться. Кто-то посоветовал вытащить силой. Потянули его, но он громко застонал. Наконец, нащупали между глыбой и спиной парня острый каменный зуб, который не пускал его.

— Вали его на бок.

Мишку подвалили и, как бревно, откатили из-под глыбы.

Один скомандовал:

— Слушай. Опускай. Раз!