– А почему ты решил, что они сюда направились? – и Табунов обвел рукой все лежащие перед ними холмы, реденькие пятна леса и огромное небо, хмурившееся вдали, на юге.
– В этой степи вода – первое дело. Сюда и казахи потому доходят, что тут можно всех напоить. Вот найдем казахов, у них сразу и спросим. Они тут все видят, все знают, от них ни один обоз не скроется, тем более груженный.
– Казахов искать, это же… – комиссар не знал, что дальше, и Рыжову стало жаль его немного. Это надо же, настолько не понимает человек, как устроена жизнь.
К вечеру третьего дня они прибыли к крохотной казачьей станице. Хотя и станицей это назвать было нельзя, так выселки какие-то, хутор – в лучшем случае. На хуторе решили заночевать, но случилось иначе.
– А чего вы тут, у меня? – спросила хмурая по виду тетка, которая, кажется, всем тут и командовала. – Вам, краснозвездным, дальше надо, до Щавеля скакать.
– Кто такой Щавель? – не понял Табунов.
– А это ближе к Чанам, версты четыре от меня, – пояснила казачка.
– Почему именно туда? – спросил Рыжов.
– Так у него и постой лучше, и анжинер этот, подстрелянный, отлеживается. Вы же его ищите?
– Какой такой инженер? – теперь уже и Рыжов ничего не понимал. А вот не дури, сказал он себе, не хвастай, что все на свете знаешь.
– Ехайте туда-ть, сами и увидите.
Делать нечего, пришлось эти четыре верты проскочить, оставив на постое у вредной хуторянки половину эскадрона. Но сделано это было не зря, хозяйство Щавеля оказалось и большим, и налаженным на удивление. Тут же обнаружился и бледный человек в черной инженерной шинели. Почему-то Табунов на него сразу взъелся.
– Знаем мы, как вы, офицерская кость, под интеллигенцию маскируетесь, – заявил он, когда к ним, сидящим у тачанок, бойцы подвели этого человека. – Мы еще посмотрим, что ты знаешь, и тогда…
– Вы лучше рассказывайте, – сказал этому человеку и Рыжов, который был в целом доволен тем, что они тут остановились, и что наступало весеннее тепло, и что для коней наконец-то овес нашли у хозяина, этого самого Щавеля, и что ночевать придется не в степи, а в почти теплых казачьих лабазах, и что ужинать скоро Шепотинник принесет.
– Рассказывать нечего, – начал допрашиваемый. – Я не офицер, а Раздвигин Алексей Михалыч, путейный инженер. В октябре прошлого года был направлен сюда по распоряжению главковерха… – Он поперхнулся.
– Ага, а главковерха вашего, то бишь адмирала Колчака в феврале еще расстреляли, – сказал Табунов. – Так что он вас просил тут сделать?
– Собственно, не он, а администрация железной дороги. Получилось довольно странно, знаете ли… Меня, путейца, вовсе незнакомого с геологией, попросили обыскать здешние степи, чтобы найти бурый уголь. Он тут есть, это точно, его добывали лет двадцать назад… Но даже карт при этом не выдали.
– И тебя прямо перед зимой отправили на поиски угля? – снова щелкнул зубами на Раздвигина Табунов.
– Точно так, направили. А что перед зимой, так ведь понятно – тогда у нас холода и стоят, – инженер скупо усмехнулся, вероятно, насмешничал над комиссаром. – Уголь я не нашел, то есть, карьеры нашел, но они либо выбраны, либо… Нет угля там больше. Я решил найти другое место, откуда можно бы этот уголь брать, но меня и обоих приданных мне казаков подстрелили.
А вот это уже интересно, подумал Рыжов, принимая решение. И пошел устраивать полуэскадрон на ночевку, лишь после этого направился в главный дом. Здесь уже расположился Табунов, под большим, на весь горшок войлочным колпаком прела каша на столе, а Шепотинник даже расстарался, подставил длинную лавку и разложил ложки. Рыжов пересчитал их, оказывается, ординарец нашел ложку и для пленного Раздвигина. Вот только Табунов ему не верил, на лавку присесть не предложил, а держал стоя перед собой, и разговаривал с ним нахмурившись.
Инженер был спокоен, поглядывал на дверь, куда, вероятно, скрылась семья Щавеля, потому что оттуда доносился детский плач и рокочущий бас хозяина, отдавшего власть на своем хуторе бойцам с винтовками.
Рыжов снял шинель, в избе было тепло, погрел руки на печке, уселся на лавку. Хозяин на минуту выглянул, тряхнул бородой и уставился на Рыжова во все глаза. Недобрый это был взгляд, но Рыжов к такому привык, да и кто был бы доволен, если бы к нему в дом такая орда закатилась.
С этим Щавелем, или как его там, бойцы уже успели переговорить, и получалось, что все верно, в декабре, перед Рождеством, он нашел в степи инженера Раздвигина, истекающего кровью, без коня, и выходил. Потому что тут, в степи, иначе нельзя. Да и человек он оказался, по мнению хозяина, порядочный, даже заплатить пытался за лечение и за постой, отдав свою винтовку и пол-шапки патронов. Винтовка эта Рыжова немного беспокоила, но не слишком. Пускаться без оружия на любые поиски по этим местам, где зимой то и дело откуда-то выскакивали волки, было глупо. А инженер глупым никак не выглядел, умученным, не до конца здоровым – это да, но не глупым.
Рыжов еще раз посмотрел на разом замолчавших инженера и комиссара. Они тоже почему-то смотрели на него, словно от него сейчас все и зависело.
– Итак, вы искали уголь, – сказал Рыжов.
– Когда осенью прошлого года пошла эвакуация, – начал Раздвигин, – от вас, кстати, люди в поездах насмерть замерзали. Я этого не забуду…
– Значит, на советскую власть злобу копишь? – спросил угрюмо Табунов.
– При чем тут власть? Люди же замерзали, их по-любому жалко, не заслужили они такого.
– Революция без смертей не бывает, понятно тебе?
– Я о том, что люди не виноваты, а смерть приняли мучительную. – Раздвигин вдруг всмотрелся в комиссара, глаза его стали ясными и жесткими. – Вот вы когда-нибудь замерзали? Не так, когда просто согреться нечем, а до смерти? Вы – замерзали?
А ведь он молодец, решил Рыжов. И не хорохорится, говорит, что думает, хотя знает – расстрелять его можем по одному подозрению, что он белогвардеец переодетый.
Табунов смотрел на Раздвигина откровенно зло, ненавидяще, Рыжов и не знал, что этот человек так устроен. Плохо, если он такой, скоро с ним придется поговорить… Армия, это ведь не только люди с оружием, армия ясности и справедливости требует, иначе ничего не выйдет, и бойцы за таким комиссаром не пойдут.
– Вы вот что, Раздвигин, – вмешался Рыжов, – вы подсаживайтесь к столу. Будем кашу есть, а то простынет.
Раздвигин усаживался неуклюже, тяжело опершись руками о столешницу, усмехнулся, когда увидел, что Рыжов все это заметил.
– Рана болит еще, и Щавель меня лечил, и казахи тоже… А все не вылечили.
– Если Щавель такой крепкий мужик, почему же его не мобилизовали? – буркнул Табунов, принимаясь, однако, за кашу.
– Вы не заметили, а он сухорукий. Еще когда с хунхузами воевали, покалечили его, но он сумел-таки хозяйство наладить. За это его и уважают.
– Подкулачник он, – высказался комиссар.
– Не знаю, – инженер ел аккуратно и вкусно. – Я здесь замерз бы зимой или от голода до весны не дожил. А у него – все правильно, и не жадный он, мне казахи рассказывали, когда сюда приезжали.
– Казахи здесь бывают? – спросил Рыжов.
– Часто бывают, иногда патроны выменивают, иногда просто вдоль берега Чанов со своими стадами бредут и сюда наведываются.
– Теперь вот что, – жевать приходилось быстро, а сейчас это почему-то раздражало. – Кто вас подстрелил?
Инженер посмотрел на Рыжова, словно впервые увидел. И такой это был взгляд, что стало ясно – нечего этому человеку скрывать. Если бы он был враг, настоящий, как белогвардейцы, он бы давно сам об этом сказал.
– Не знаю, мне говорили, тут странные люди появились перед Рождеством. Обоз целый, и что-то они тут такое сделали, чего даже казахи испугались, ушли, и давно тут не показываются.