– Золото? – удивилась Борсина. – Никогда бы не подумала, но я его вообще не ощущаю… Я, знаете ли, привыкла работать с людьми, или с другими живыми объектами. Однажды, году в одиннадцатом, мне пришлось даже подсказывать одному ветеринару, как вылечить пуделя княгини Голицыной… Нет, все, что не живо, мне не доступно. – Она вдруг подняла голову и в упор посмотрела на Рыжова. – Зато с тем, чего достигают мои возможности, я работаю очень хорошо.
А Рыжов думал уже о другом, впрочем, ее взгляд, ее присутствие почему-то не пугали сейчас, а помогали. Это было хорошее ощущение, поддерживающее, почти дружественное, хотя если бы еще день назад кто-нибудь сказал Рыжову, что его будет поддерживать бывший классовый враг, и даже приближенный ко двору императрицы, он бы не стал слушать такой вздор.
– Что ваши слова означают? – спросил он.
– Как вы выразились, банда бывшего есаула Каблукова… Теперь-то его никак нельзя назвать офицером, даже если быть к нему беспристранным… – Она сбилась, снова стала отдаленной и жестковато-критичной. – Они теперь вспомнили обо мне, и думают почти постоянно. Разумеется, думает сам Каблуков, но люди под его началом в него верят. Они ищут меня, они не знают, что я пережила эту зиму, и не уверены, что я могла тут оставаться так долго, но надеются… И Каблуков меня ищет.
– Он вас ищет, – медленно проговорил Рыжов, и вдруг понял, о чем он думает. Это была довольно безумная идея, но… Кто знает, возможно, из этого можно было бы устроить проверку возможностей для самой Борсиной. – Вы давеча сказали, что подзывали нас голосом, который звучал из ниоткуда, из голой степи, где не видно было ни одного человека. Вы и их можете подозвать?
Борсина смотрела на Рыжова такими огромными, такими черными глазами, что ему даже неудобно стало, словно он сморозил что-то невероятное.
– Значит, вы поверили. Я знала, что вы поверите… Да, я могу их подозвать. Это нетрудно, это даже будет легко, раз они думают обо мне. – Она снова попробовала плотнее закутаться в шаль. – Вы хотите… Заманить их в ловушку, чтобы покончить с ними?
– Я думаю, золото тут было, – сказал Рыжов почти с отчаянием от того, что полученный им приказ окажется невыполенным. – Но вернуть его трудно. А мы тут бродим-ходим, целую сотню на это дело отозвали с фронта, а ведь там мы были бы нужнее… Так хоть с бандитами Каблукова расправимся, все какой-то смысл в этом нашем блуждании будет.
– Я вам нужна, чтобы они выехали на приготовленную вами позицию? – Борсина опустила лицо. – Кажется, так говорят военные?
– Да, так. И именно так я подумал, когда вспомнил вашу уверенность, что вы нас вызвали к юртам Кумульчи.
А может, все это чушь, подумал Рыжов, все же у них был казах-пастух, они его разговорили, он признался, что поблизости есть какая-то русская женщина, не казачка… Если подумать, ничего особенного не произошло, не было ничего такого, что подтверждало бы странные слова Борсиной. Вот только… Только ее уверенность, и какое-то чувство, что это может быть правдой, как оказался… почти настоящим тот голос в степи, что звал его.
– Хорошо, я сделаю… Только скажите мне, что вы отдали Кумульче, чтобы он отпустил меня с вами?
– Как он мог не отдать? – удивился Рыжов. – У нас почти полный эскадрон, ребята обстрелянные, при желании я мог бы силой заставить его.
– Но вы не стали… силой.
– Я подумал, будет лучше, если мы не станем с ними воевать. А торговаться, особенно за женщину, пусть и не казашку, они привыкли.
– Так вы скажете, чем заплатили за меня?
Рыжов честно ответил. Борсина зашлась беззвучным смехом. Рыжов ожидал от нее чего угодно, но только не смеха.
– Хорошо, – отсмеялась Борсина и посерьезнела, вспомнив, что ей предстоит. – Договор есть договор. Я сделаю, о чем вы просите… То есть, приказываете, госпо… Товарищ командир. Я сделаю. Но будет лучше, если я начну свои… пассы не на походе, а с того места, куда они должны будут явиться.
Вот тогда Рыжов и понял, как он, заодно уж, если пустился во все тяжкие, в той ситуации, в какой оказался, может проверить и Раздвигина. Он поднял голос, позвал Шепотинника. Тот проснулся почти мгновенно, хотя крепко до этого спал, подложив под голову седло, подстелив на жесткую, прошлогоднюю траву лошадиный потник, и Рыжов был уверен, ни слова не слышал из их тихого и неторопливого разговора.
Через миг он уже был на ногах, озирался. Потом выслушал Рыжова и ушел в темноту. А сам Рыжов почему-то думал о том, что вот, связался с этой магичкой и теперь у него появились явно барские замашки. Которые почему-то Шепотинника не удивляют, но очень удивляют его самого. Но он все сделал правильно, он чувствовал. Нужно обсудить все, что можно, в присутствии этой женщины, чтобы она знала, на что идет.
К тому же, и то хрупкое равновесие, которое было вызвано ее согласием помочь уничтожить банду Каблукова, нуждалось в том, чтобы он не уходил. Борсина могла передумать, ведь она не была включена в эту борьбу, в эту войну. Да, он сделал правильно, что вызвал Раздвигина через Шепотинника.
Инженер появился не слишком скоро, но все же быстрее, чем Рыжов надеялся. Шепотинник, кстати, за ним не шел, видимо, инженер по его мнению уже не нуждался в конвое.
– Доброе утро, – отозвался инженер и тут же окинул глазами тьму, висящую вокруг, как непроницаемый занавес. – Если это можно считать утром. Зачем я нужен, командир?
– Присаживайся к огню, инженер. Разговор у нас будет не простым, а ответ следует найти определенный. Скажите, есть тут поблизости место, откуда мы могли бы ударить на банду Каблукова из засады?