— Тогда зачем звали? — простодушно спросил Алексей.
— Чтобы в деталях обсудить композицию плафона, — сказал с расстановкой Шебуев. — Кроме росписи купола надо подумать над украшениями вокруг его. Все это — одна композиция. И какая! — он возвысил голос. — Большая ротонда не только входит в анфиладу парадных помещений, которые определено выполнить в стиле классицизма. Она — парадный кабинет.
— Я думаю, лучше будет, если Травин на месте определится. Там он визуально оценит всю большую картину дворца. И… — Михайлов хитро улыбнулся, — возможно, скорректирует свое мнение о звездном небе, — сделав паузу, словно обдумывая, все ли он сказал, Андрей Алексеевич вдруг заявил: — Работать придется на высоте. Плафон в Большой ротонде решено выполнять не на холстах, а по штукатурке. Следует вопрос, который надо было задать в самом начале разговора: высоты не боитесь?
— С детских лет по колокольням лазил, вниз головой повисал, — прихвастнул Травин.
— Там вниз головой висеть не придется, головой будете думать, — глубокомысленно изрек Шебуев.
Во дворец Юсупова они поехали без Шебуева. Василий Козьмич на прощание полушутя-полусерьезно посоветовал Алексею меньше петушиться, а чаще присматриваться к работам мастеров декоративной живописи, учиться от таких мастеров, как Виги, Скотти, Медичи и Торичелли. Видно было, профессор остался доволен своим учеником.
От поездки в карете с Михайловым Травин ожидал всякого. Зная о тяжелом характере архитектора, он готовился выслушивать его занудные нравоучения. В лучшем случае думал, тот будет экзаменовать его. Первый же вопрос, как только они оказались в карете, ошарашил Алексея.
— Кто же эта красавица, ради которой вы были так настойчивы, отстаивая звездное небо? — спросил он тихим голосом, словно разговор затевался о каком-то таинственном деле.
— Лиза, — односложно ответил вдруг растерявшийся Травин.
— Это ничего не говорит, — все так же тихо сказал Андрей Алексеевич.
— Елизавета Ивановна Богданова, — глухим голосом ответил Алексей.
— Что это вы с такой печалью говорите о своей любимой девушке? — Михайлов недовольно заворочался на сидении.
— Я потерял ее, — начал было Травин, но оборвался, понимая, это не ответ, его объяснение выглядит глупо, по-мальчишески, и тут, неожиданно для себя, продолжил сбивчиво, горячо, то и дело посматривая на Михайлова, словно боясь, что он прервет: — Мы познакомились в Галиче. Она уехала в столицу и пропала. Точнее, у них в доме случился пожар. Да. Да. Пожар был и все погибли. Все, кроме нее. Она пропала. Я бы ее нашел. Но единственный человек, который знал адрес родителей, — ее бабушка. Она почти сразу умерла с горя.
— Интересные молодые люди нынче пошли, — вздохнул Михайлов. — Знают фамилию, имя и отчество любимого человека, подчеркиваю: любимого, и палец о палец не ударят, чтобы отыскать его. Им, видите ли, провожатый нужен. Без провожатого не туды и не сюды.
— Фамилия распространенная, — попытался было оправдаться Травин.
— Вы самому себе можете врать сколько угодно, только мне не врите. Фамилия как раз редкая для столицы, — Михайлов повысил голос, и Травин, глядя, как ходят под кожей щек желваки, испугался, а вдруг архитектор, профессор в гневе выкинет его из кареты — такой страшный вид был у Андрея Алексеевича.
Заметив пробежавший по лицу Травина испуг, Михайлов прервался, погладил молодого человека по плечу и спокойным уверенным голосом продолжил:
— Когда, говоришь, пожар был?
— В сентябре одна тысяча восемьсот восемнадцатого года, — настороженно промолвил Алексей.
— Восемнадцатого. В сентябре. А фамилия Богданов, — задумчиво произнес Андрей Алексеевич, нервно поглаживая подбородок. — Она Елизавета Ивановна. Значит, отец Иван. Иван Богданов получается. Пожар одна тысяча восемьсот восемнадцатого, сентябрь. Погоди. Погоди… Нет, — он в отчаянии махнул рукой. — То другой пожар был. Там никто не пострадал. А здесь вся семья.
— Вся семья, кроме Лизы, — утвердительно кивнул Травин.
— Пятнадцать лет минуло с тех пор, — все еще находясь в раздумье, тихо сказал Михайлов. — Но ты не отчаивайся. Теперь будем вместе работать, так с розыском я помогу. Есть у меня, к кому обратиться.
— Спасибо, — проронил Алексей.
В этот момент карета резко остановилась. Михайлов и Травин едва удержались на сидении. Снаружи послышались мужские голоса. По всему — ругались кучера, не поделившие дорогу. Они бы еще долго старались перекричать друг друга, как их грубые голоса прервал звонкий женский:
— Не смей! Не позволю! Не видишь, чья карета?