- Тысяча восемьсот ярдов!
Энди выхватил у него дальномер и сам убедился. Челюсть его вновь улеглась на колени.
- Закрой рот, дура, я все сказал, - процитировал Райкина по-русски и начал переводить ихние ярды-недомерки в нормальные метры. Результат исчислений меня потряс - полтора километра! Моя челюсть тоже грохнулась о палубу...
От приятных воспоминаний о своем триумфе и последовавшей за этим грандиозной попойке меня оторвал дикий шум. Явился главный "сахиб" Энди в окружении банды носильщиков. Их дикие вопли затихли, когда Пачанг сунул этим вымогателям зеленые купюры с президентами США ,а на требования дать еще, ответил отличным толчком-ударом в лоб главному крикуну. Тот пробкой вылетел на причал, а остальные мгновенно смылись. Крикун повертел головой, пытаясь понять, что с ним сделал этот невзрачный коротышка, но от дальнейших исследований скромно отказался.
Мы с тупым удивлением глядели на гору свертков, пакетов и коробок.. Энди вытер пот и кротко пояснил, что выглядим мы как самые последние hobo (по нашему - бомжи), а в свертках - одежда, ибо он не желает появляться в жемчужине Индокитая Бангкоке в компании оборванцев. И вообще, он устал от вечных забот о нашей респектабельности и желает спать. После чего растянулся на палубе и захрапел. Я обнюхал его - точно, от великого моралиста, который еще вчера поносил меня на чем свет стоит за пьянство, несло таким перегаром, что я отвернулся. Пачанг улыбался своей таинственной восточной улыбкой...
Глава 4.
Ночь. Яхта почти бесшумно скользит по пологим волнам после позавчерашнего шторма. Тишина. Рокот дизелей не в счет - глухой выхлоп в воду далеко на корме почти не замечаешь. Я вспомнил, как впервые ночевал один в лесу. Тихий, почти неслышный шепот еловых веток, редкий крик птицы, непонятный и потому загадочный шорох... Ощущение полного одиночества на целой планете.
В море я испытал еще раз то же самое. Только еще ярче. Надо мной было бескрайнее небо, а вокруг такой же бескрайний океан. В душе даже мурашки пробежали.
Все дни после отплытия из Гонконга что-то беспрерывно не давало мне покоя. Со мной что-то произошло, только вот я никак не мог вспомнить, что? Так бывает по утрам, когда уверен, что видел сон, но никак не получается восстановить его в памяти. Это "что-то" было весьма тревожным, и я снова и снова насиловал отупевшие от безделья и безопасности мозги. А тревожная лампочка в башке продолжала гореть.
Этот красный свет не давал спать и я, к великому удовольствию Энди и Пачанга, охотно вызывался даже на "собачьи вахты" к концу ночи. Я надеялся, что быть может этот самый "час Быка" поможет мне вспомнить - и точно. Однажды перед рассветом я увидел эти глаза. Именно глаза.
Но почему глаза? Что-то не увязывалось в единую картину - я весь вечер и часть ночи провел, перебираясь из кабака в кабак. Действовал наобум, ориентировался только на рекламу, однако эти глаза соединяли вместе все эти незнакомые мне места. Почему? Чьи глаза?
Есть, вспомнил. Глаза принадлежали крепенькому мужичку и были раскосыми. Причем мужичок был китайцем или японцем. тут у меня твердого убеждения не было. Ясно было одно - этот мужичок шел за мной по всем этим ср...м злачным местам. В последнем (или предпоследнем ) кабаке с девочками я даже спросил его, чего он ко мне прилип...
Наконец я смог разрядиться и хорошенько, минут на десять, во всю глотку выматериться по-русски. Мат отлично гармонировал с элегантной яхтой и прекрасным пейзажем в Сиамском заливе в стиле Айвазовского. Только он не вписывался в намерения Энди и Пачанга хорошенько поспать и они выпрыгнули из каюты, как дурацкие американские чертики из коробочки. Пока я успокаивал их, что мы пока не тонем и на нас никто не напал, они пришли в ярость от неожиданного пробуждения. Пора было остудить их пыл.
- Я знаю, что это вам не понравится, но выслушайте меня, не перебивая.
Пришлось им выложить всю историю моего похода в компании крепенького японского или китайского мужичка. Лица у них стали очень серьезными, когда я закончил свою речь, присовокупив, что я кретин, каких мало, С этим они охотно согласились, а Энди задумчиво добавил:
- Он катил за нами почти до самого порта. Я заметил, что кто-то повис у нас на хвосте, пока я перевозил твой труп на яхту, но он у самого порта отвалил в сторону. Я решил, что нам просто было по пути... Теперь ясно - он знал, куда мы едем и свалил, пока я не засек его окончательно.
Мои друзья, явно обеспокоенные, стали обсуждать возможные варианты. Мне было все ясно - кто-то нас выслеживал, кому-то мы стали очень нужны. Чтобы окончательно проверить свои догадки, я включил радарную установку. В темноте над моей головой с легким щелчком развернулась антенна и я обнаружил, что мы не так уж одиноки в этом заливе. И слева и справа, и, конечно, сзади, было множество судов. Только вот каких?
Я уже достаточно натренировался и мог определить примерные типы судов, которые нам встречались. Так: по левому борту у нас, как минимум, танкер и еще одно грузовое судно приличного водоизмещения, не считая мелочи. По курсу - тоже парочка сухогрузов с активными радарами, справа почти пусто, а по корме несколько мелких точек. Это или парусные яхты или большие джонки с пассивными радиоотражателями. А если снять эти нашлепки с мачт, так ни один радар издалека не почует деревянную лодку с парусом.. Даже большую. Значит, надо понаблюдать.
Энди ушел переваривать информацию внизу, а Пачанг еще раз попросил меня описать все мои похождения. Бля, странная штука, эта память. Еще два часа назад я не мог припомнить ничего, а после третьего или четвертого повторения я вспомнил почти все. Лицо этого японца (или китайца) встало перед глазами, как на фотографии, и я подробно описал его. Вспомнил даже маленький треугольный шрам над левой бровью. И, конечно, эти непроницаемые глаза, находившиеся в резком контрасте с выражением лица. У них никакого выражения не было вовсе. Вообще!
Когда я описал глаза и упомянул о шраме, Пачанг внимательно посмотрел на меня. Уже совсем рассвело и я разглядел на его лице удивление, граничащее со страхом.
- Ты что, знаешь, о ком я говорю?
- Не знаю точно, не уверен...
Зато я был уверен. Пачанг знал этого япошку или, быть может, кого-то другого, похожего на него, но то, что он его боялся - это точно. Меня не проведешь. Даже внешняя непроницаемость этих детей Востока оставляла место страху на их лицах. Он таился короткими вспышками в темных раскосых глазах. Эти-то вспышки я увидел в глазах Пачанга. Он боялся, а до меня дошло, что так поразило в глазах того самого япошки - в них как раз и не было даже тени, даже мельчайшего намека на чувства. Казалось, он смотрит сквозь тебя, не воспринимая всерьез ни твое тело, ни твою душу, ни твое оружие. Он стоял над всеми человеческими понятиями и чувствами, равнодушно взирая на них, как жестокий, но снисходительный бог.
Черт, мне тоже стало как-то не по себе. Если уж пират с Меконга боится, то что же это за самурай такой? Я уже достаточно освоился здесь, чтобы не выдать, что заметил страх в глазах тайца, ведь для них это потеря лица, а мне не хотелось бы быть на всю жизнь остаться в его мнении свидетелем этого страха. Тем более, что вспышки в глазах Пачанга исчезли так же внезапно, как появились, его лицо приняло обычное доброжелательное выражение, хотя я видел, как он пытается понять, увидел я его страх или нет? Ну, я вам не китаец, я знаю, что у меня на роже все написано крупным шрифтом, но мы тоже не лыком шиты. У меня тоже пара-тройка приемчиков припасены. Вот, получите. И я затянул во все горло песню на родимом русском:
- "И летели наземь самураи под напором стали и огня..."
Приемчик что надо! Пачанг еще несколько секунд следил за моим лицом и я видел, как он расслабился, поверил, что я ничего не заметил. Ну, и слава Богу, нам же легче. Но, пожалуй, стоит еще поорать песню. Я начал ее снова.