Наконец дошла очередь до меня.
— Корреспондент из Москвы. Хочет остаться в вашей партии.
Даю письмо Салата Михайловича Абаева.
Кочева молчит. Неужели мне возвращаться обратно ни с чем? Я сразу заметил среди геологов подтянутого человека в лыжном костюме и с двумя фотоаппаратами на ремнях — крест-накрест, как пулеметные ленты. Какой-то газетчик опередил меня. И я — лишний. Обидно. Прерываю затянувшуюся паузу:
— Ой, Есенин! — просияла Кочева. — Знаете наизусть? Вот хорошо, будете нам читать.
Слава богу! Кочева протягивает руку:
— Ираида Александровна. Но это очень длинно, мы тут все по возможности сокращаем. Зовите просто Ираида. Или, как Сухов, — Звероида.
Неожиданно спрашивает:
— Бороду вы отращиваете, конечно, для таежной романтики?
— Говорят, комары меньше кусают.
— Познакомьтесь с моим коллегой, геологом партии. Степа! — позвала она.
К нам подошел обладатель двух фотоаппаратов.
— Сухов.
Не фотокорреспондент! У меня отлегло от сердца.
— Вы лучше оснащены, чем я, — два фотоаппарата, — говорю Сухову.
— Один. Второй — это механическая бритва.
— Ну, довольно разговоров, — говорит Кочева. — Нам с Жорой пора в маршрут, а остальных прошу к «столу». Слава, угости чайком. И извините, что я вас покидаю. Маршрут откладывать нельзя.
— Всех свистать на чайный пир! — кричит Слава.
И Владик в самом деле засвистел: он звал Рыжика. Собака не откликалась. Владик еще раз свистнул. Рыжик пролаял. Он стоял на берегу, уткнувшись носом в песок. На новый призыв Владика залаял еще раза два и опять — нос в песок, будто в нору. Так Рыжик спасал от комаров свое самое уязвимое место.
Владик взял собаку на руки, принес «к столу».
— Не визжи, ты же мужчина!
Пьем чай. У ног Владика сидит Рыжик. Тоже пьет чай. Владик макает сухарь в кружку и кладет в пасть Рыжику. Он тут же роняет сухарь (горячо!). Потом снова берет и с наслаждением грызет, рассыпая крошки.
Случайно я обратил внимание на Юру. Он пожирал глазами летчика. Потом сказал, обращаясь к Агееву:
— Мне бы полазить по самолету. Разрешите?
— Допьем чай и полазишь. Только чтоб ничего не отвинчивал!
Вскоре Агеев повел Юру и Славу к своей «аннушке».
Юра проворно взобрался внутрь, осмотрелся, хлопнул овода. Потом прошел к самой кабине. Два высоких пилотских кресла, циферблаты, стрелки, кнопки. Глаза загорелись. Юра, конечно, видел самолеты — они часто пролетали над его поселком, — а вот побывать внутри не приходилось. Поэтому он так жадно всматривался во все.
— Интересует? — раздался сзади голос Ивана.
— Ага! — выдохнул Юра. — Можно подержаться за рога?
— Рога? — рассмеялся Агеев. — Эх ты, оленевод! Это штурвал. Ну, садись.
Парень взобрался на высокое кожаное кресло второго пилота. Ноги поставил на педали. Потянулся к штурвалу, сжал его крепко, словно он мог вырваться из рук. Юре сейчас вспомнилось, как он несколько лет назад впервые сел на оленя и, боясь свалиться, ухватился за рога. И сейчас у него сердце так же колотилось от волнения.
— Ну, хватит, Юрка, а то еще улетишь! Потом гоняйся за тобою в небе.
А Юре и впрямь захотелось полететь. Нажать какую-нибудь кнопку и взвиться птицею над тайгою. Ему было сладостно и страшно. Никогда еще он не испытывал ничего подобного.
И вдруг у него прорвалось:
— Товарищ Иван Агеев, как бы разочек покататься с вами?
Иван улыбнулся.
— Покататься? Как на саночках?
— Ну, это, полетать!
Агеев подумал:
— Пожалуй, можно. Сейчас я полечу в соседнюю партию — аккумуляторы к рации отвезу, а потом буду возвращаться тем же путем обратно — вот и покатаешься. Постой, не пляши раньше времени. Получи сперва разрешение у начальника партии.
— У Кочевой? Но ведь она в маршруте! А что, если спросить разрешения у Сухова? И Славка тоже полетит.
— Не дури, Юрка, — сказал Слава. — Без Ираиды Александровны нельзя. Полетишь как-нибудь в другой раз. Не помрешь.
Лицо Юры стало таким, будто он разгрыз зеленую сливу. Отказаться? Нет, это сверх его сил!