Конечно, больше всего мы помогали Кочевой. Но она не сидела сложа руки: удобно ли лежит вьючное седло, не слишком ли тяжелы вьючные ящики («лошадь не трактор»), не забыли ли консервы или диметилфталат, хорошо ли свернута палатка…
Сегодня Кочева тоже уходит в дальний маршрут на четыре дня. Уже почти все готово, Циля навьючена, но Ираида и не спешит проверять. Она лежит на надувной лодке и смотрит в небо. Солнце ей не мешает: оно только-только взошло. Глаза широко открыты, по карим зрачкам, по голубеющим белкам плывут облака.
— Честно говоря, мне чертовски надоело быть мужиком. Все делай либо сама, либо проверяй, потому что где-нибудь обязательно будет неладно. А с Суховым я чувствую себя спокойно: он все сделает, на него можно положиться. Продираясь с ним сквозь тайгу, я не сверяюсь с компасом — Сухов ведет точно, не собьется. И я экономлю силы. А схватываемся мы с ним лишь тогда, когда дело доходит до теории, выводов. Ну, да это особое. Пока же я благодарна ему — он дает мне почувствовать, что я женщина, существо сла-а-абое, — улыбнулась Ираида как-то по-детски, виновато и мило.
Потом снова заговорила:
— Ну и кроме практической стороны, есть еще одна черта, которую я ценю в Степане: он регулярно бреется при любых обстоятельствах, даже в маршрут берет механическую бритву.
Кочева поднялась, подошла к лошади. Сухов похлопал Цилю по боку:
— Вынослива кобылка, и характер золотой. Когда я с нею, силы удваиваются, чувствую: что-то добавляется ко мне.
— Конечно, — сказала Ираида. — Без нее вы просто Сухов, а с нею — Сухово-Кобылин.
Кочева и Сухов ушли. Они перевалили сопку, помахали нам на прощанье.
КТО УБИЛ ОЛЕНЯ?
Семен Пальченко даже на охоту всегда брал лоток и где только можно «мыл золотишко». Мыл, конечно, на авось: «А вдруг пофартит? Премией наградят, деньгу большую зашибу». Над ним посмеивались.
— Переливаешь из пустого в порожнее, — говорил ему Владик Ловинкин. — Если уж мыть, то там, где укажут Кочева и Сухов. Они в этом деле кое-что соображают. Тут нужны две вещи: наука и нюх. А у тебя что?
— Нюх.
Ручей Ласковый особенно привлек Семена, он ходил туда трижды. Что-то намыл и держал в платочке, в кармане. На четвертый раз неожиданно там его встретил за мытьем Юра, бродивший с малопулькой.
— Есть золото, Семен? — спросил Юра.
— Даже не пахнет, одна маета. Давай лучше вместе охотиться.
Когда отошли от ручья, Семен сказал:
— Слышь, Юрка, ты все же про это место помалкивай. Надо помыть еще разок-другой.
— А зачем скрывать? Ты ведь не частник-старатель.
— Верно. Все, что найдем, — общее, то есть нашей геологической партии. Только ты пока помалкивай.
На следующий день он подозвал Юру.
— Вижу я, ты, окромя кедровок, ничего не можешь стрелять. Так из тебя не получится путящий охотник. Пойдем со мной на оленя.
У Юры загорелись глаза.
— В самом деле?
— Верно. Про ручей не проболтался?
Пальченко знал место, где наверняка можно встретить оленя. На широком ручье, текущем в Омолон, была береговая наледь, не таявшая даже летом. В ее прохладе олени спасались от оводов и гнуса.
Сюда и пришли на рассвете Семен и Юра. Спрятались в кустах, приготовили ружья.
Ожидание длилось долго. У Юры ноги затекли.
— Я похожу, разомнусь.
— Нельзя. Терпи, Может, в это самое время зверь заявится, — прошипел Семен.
В полдень, в самую жару на наледь осторожно вышел олень. Он постоял несколько секунд, осматриваясь по сторонам. Семен и Юра подняли ружья. Поздно! Прыжок, и нет оленя.
— Пойдем обратно, — предложил Юра.
— Еще часок покараулим.
Вскоре показался второй олень. Он тяжело дышал, мотал головой, подергивал шкурой.
Одновременно грянули два выстрела. Олень рванулся и упал.
— Готов! — обрадовался Семен. — Молодец, Юрка, не промазал. Теперь пойдем на базу за подмогой. Вдвоем не дотащить.
Возле базы Семен сказал:
— Трофей у тебя богатый, похвастаться не грех. Только вот про что я сейчас подумал: может, сказать, что убил я?
— Почему?
— Такое, видишь ли, дело: оленей бить запрещено. За это три года дают. Нет, не три, а пять. Точно, пять. Ну, я как-нибудь вывернусь из этой истории, а ты можешь того, погореть… — Пальченко помолчал. — А то как хочешь: скажем, что твой зверь. Ну?