Юра покрылся испариной от неожиданности.
— Не бойся, не выдам. — Семен обнял парня за плечи.
Степан Донатыч, услышав об олене, покачал головой:
— Ведь оленя бить нельзя.
— Кто узнает? Тайга! — ответил Семен. — Да и мясо у нас кончается. Вот и в самый раз наша добыча.
Оленя притащили в лагерь. Принялись разделывать тушу. Работа нашлась всем: коптили, солили, делали колбасы.
Семен был доволен: теперь Юрка у него на «крючке», про «золотой ручей» не проговорится. Юра очень переживал. Первый раз в жизни его душу придавила такая тяжесть. «Оленя убил. И молчать надо. Ведь если бы сказал — легче было бы. Пусть даже накажут — все равно легче».
Появилась Кочева. Осунувшаяся. Лыжные брюки изодраны и в двух местах скреплены булавками. Сухов молча протянул ей миску с жареным мясом. Обрадовалась:
— Свежее мясо? Кто же постарался?
— Моя работа, — ответил Семен.
Кочева откусила кусочек, прожевала и сразу поняла: оленина. Ее глаза вспыхнули гневом:
— Зачем ты убил оленя? Негодяй!
Юра сидел как на горячих углях, не сводя глаз с Ираиды Александровны.
Слава ткнул друга кулаком в бок, и Юра обрел дар речи:
— Ираида Александровна, это я олешку… того… застрелил.
Семен встрепенулся, оттеснил Юру: лезешь куда не следует. «Тут что-то не так», — подумала Кочева. Она засыпала всех вопросами, узнала, что стреляли оба, что олень был убит одной пулей в ухо. «Метко. Так может только Семен. Но зачем было ему запутывать в историю Юркого? Тут что-то есть», — пронеслось в голове Кочевой. И не давая Юре опомниться, она вырвала у него признание о неожиданной встрече с Семеном у ручья, о промывке золота.
— Ясно, — вздохнула Кочева. — За оленя ответит Семен, а ты, Юркий, уже наказан за то, что…
— Лопух, — закончил Слава.
Кочева повернулась к Семену:
— Что намыл? Выкладывай!
Семен вытащил из кармана грязный платок, развернул его и достал пакетик.
Все подвинулись к Кочевой, которая растирала на ладони содержимое пакетика.
— Золота здесь нет. Это пирит. — Повернулась к Семену. — Можешь продолжать промывку. Разрешаю.
ТАЕЖНЫЙ ПИР
Сегодня Кочева собиралась в обычный поход, но вела себя как-то странно: отозвала в сторонку завхоза, переговорила с ним о чем-то, потом кликнула Славу, таинственно вручила ему какую-то бумажку и зашептала что-то на ухо. Слава улыбнулся и утвердительно кивнул головой: «Конечно, сделаю». Я попытался расспросить Славу, но ничего не добился.
— Пока что секрет, — ответил он. — Через два дня узнаете.
Ничего не оставалось, как ждать.
Прошло два дня. Что же произойдет сегодня?
На рассвете Владик надул резиновую лодку и отправился за образцами пород вдоль береговых обнажений. Правый берег был особенно величествен: он почти отвесно поднимался на десятки метров над водой, каменномогучий и неприступный, с причудливейшими складками, белыми, розовыми, желтыми, коричневыми жилами кварца и кальцита, с одинокими, непонятно как зацепившимися на орлиной высоте лиственницами.
Что же будут делать остальные? Мыкола Карпович и Слава ходили как заговорщики, у них был такой вид, будто на всем белом свете одним им известна какая-то тайна. Я подошел к Славе:
— Теперь можно узнать секрет?
Слава улыбнулся:
— Можно. Сегодня день рождения Владика. Ему исполнилось двадцать лет. Он думает, что никто этого не знает. Такой пир будет!..
Кулинарам предстояла работа!
Завхозу помогали Слава, Юра и я. Мыкола Карпович поручил мне заготовить дров.
За дичью отправился Сухов. Завхоз выдал ему патроны, сел на пенек: дроби нэма.
Про дробь услышал Бородатая Неясыть. Подошел почему-то ко мне:
— Давай делать дробь, а?
Я даже рассмеялся: из чего же? Но Семен, не удостоив меня ответом, принес тряпок, ведро с водой, проволоку, еще что-то. Достал со дна своего рюкзака кусочки свинца.
— Смотри, как надо делать!
Он обмотал несколько проволок тряпками, окунул их в растопленный стеарин и затем устроил из них решетку над ведром с водой. На проволоку положил кусок свинца и поджег тряпки. Свинец плавился и падал в воду «готовым дробом», как сказал Семен. Впрочем, предстояла еще одна операция: остывшую дробь Семен ссыпал в порожнюю банку из-под тушенки, закрыл ее и сквозь верхнее и нижнее дно проткнул прут. Потом приделал к одному концу оси пропеллер, укрепил ее на двух упорах. Барабан завертелся, обкатывая дробь.
Возвратился Сухов. Он настрелял куропаток. На дробь посмотрел скептически, сказал: «Бурундукова работа».