Объявлять в лагере о своем решении тогда не стали, но у него появилось моральное право ограждать Надю от настойчивых ухаживаний Плинтуса — архитектора, под началом которого она работала на раскопках. Всего на два-три года старше Сергея, он был уже женат, имел сына и что-то преподавал на факультете истории архитектуры, где училась Надя.
«Платон Иннокентьевич Тусуев», — где надо и где не надо важно представлялся он. За это и был прозван Плинтусом. Для краткости и не без иронии. Сергей позже понял, что тот включил в экспедицию Надю, потому что имел на нее виды.
Вспомнив Плинтуса, Сергей Матвеевич шумно вздохнул. Интересно, что поделывает тот сейчас. Подлец! С некоторых пор они сознательно избегали друг друга и в экспедициях больше не встречались. Да пошел он… этот Плинтус!
Надо сказать, в то лето у них сложился замечательный коллектив! Такой плотности значительных личностей на одну партию он, пожалуй, потом и не встречал. Археологи вообще люди особенные. Издержки профессии оборачиваются лишениями, неудобствами и вынужденной непритязательностью в быту. Свыкнуться с этим могут далеко не все. Только самые увлеченные, самые преданные цеху не сходят с дистанции. Но уж у тех, кто выстоял, не отсеялся в результате естественного отбора, выковывается характер цельный, крепкий, немелочной.
Многие, правда, считают археологов, из года в год сознательно лишающих себя плодов цивилизации, немного чокнутыми, слегка помешанными. Есть такое мнение, есть! Но что ж плохого в том, чтобы быть помешанным на своей профессии? — улыбнулся Сергей Матвеевич. Если б врачи были помешаны на здоровье людей, учителя — на воспитании и образовании детей, политики — не на карьере, а на благе народа, кто б возражал против такого помешательства?
Наверное, археологов можно признать помешанными. Но тем они и интересны! Недаром в каждой археологической экспедиции есть свои «примкнувшие» — физики-лирики и просто созерцатели… Они приезжают в лагерь подпитаться особой жизненной энергией, глотнуть свободы, пообщаться с людьми, которых не встретишь в другой среде. За свою верную любовь к археологии примкнувшие расплачивались безработицей и тяжкой нищетой. Ни одна советская контора не хотела держать их в своих рядах. Ведь как ни держи, а с мая по октябрь все равно умотают в свои экспедиции! Нередко случалось, что копейки, которые платили на раскопках, были их единственным регулярным заработком. Ну что делать? Не хотят люди жить скучно!
Он представил, с какой радостью встречаешь первое утро в лагере, и даже поежился от удовольствия. Проснуться в палатке, вдохнуть пьянящего воздуха шальной вольницы — не счастье ли это!
Городская суета, тоскливые стены институтского кабинета, политзанятия, парт-, проф- и прочие собрания — все это осталось далеко-далеко позади. А ведь на некоторых еще давят безнадежные отношения в семье! Вот и получается, что экспедиция и постигшая свобода — прыжок в рай из преисподней.
Как среди такого раздолья не появиться крамольным мыслям! Да лагерное житье-бытье пронизано вольнодумием, как суп водой!
Печалит лишь непреложный вывод, к которому приходишь в результате раскопок, — конечность жизни во всех ее проявлениях. Но конечность существования такого монстра человеческой мысли, как Университет марксизма-ленинизма, куда его запихнули в этом году, не опечалила бы совсем! — сам себя рассмешил Сергей Матвеевич. С другой стороны, не будь этого идеологического болота — заметно поутих бы энтузиазм, с каким рвутся в экспедиции. Главное-то не куда бежишь, а от чего! Одного такого примкнувшего, по прозвищу Румын, Сергей Матвеевич встретил недавно около института. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять — парень переживает крайнюю нужду. Старая, потрепанная одежда не по-зимнему легка, заношенный до прозрачности мохеровый шарф и залепленные пластилином дырки на кроссовках. Румын демонстрировал их как вершину своей изобретательности. Зимин отдал ему все деньги, что были в карманах. «Когда-нибудь вернешь!» — успокаивал он Румына, который гордо отказывался от помощи.
Уже не один сезон он ездил в экспедиции, начальником которых был Зимин. Там и получил свое прозвище — лагерные шутники если уж приклеят какое словечко, оно цепляется к человеку на всю жизнь. Года три тому назад Павел Гирин вступил в конфликт с советской системой тотального контроля над личностью. Оформляясь на какую-то научную конференцию в Румынию, Гирин пришел к профоргу подписывать характеристику. Тот велел заменить слово «холост» на «разведен». Исправленный текст не устроил парторга — он требовал указать, что причина развода с женой парткому известна, и приготовился слушать подробности личной жизни. Как же! Не на того напали! Пашка психанул. Сказал, что даже Америка не стоит того, чтобы откровенничать с парткомом, а уж «сраная Румыния» тем более, и в тот же день написал заявление об уходе.