— Никогда. Я тоже на всю жизнь.
— Скучать буду зверски. Я теперь до конца лета не увижу тебя. Дай тобой полюбуюсь. — Он откинул одеяло, и Альбинка сразу смущенно поджала коленки. — Ну что ты, глупая, меня стесняешься! Я тебя запомнить хочу… буду засыпать в палатке, сегодняшнюю ночь вспоминать и Альбику свою представлять — всю-всю. До чего же ты красивая… — Он нежно касался ее рукой, зарывался лицом в золотистые волосы, целовал шелковую кожу, с наслаждением вдыхал запах тела. — Ты земляничной полянкой пахнешь, солнышком и еще чем-то фантастическим. Какое счастье, что ты меня любишь…
— Я тебя обожаю. — Альбинка зажмурилась и счастливо улыбнулась.
Именно эту ночь у Альбинки на даче уже в лагере вспоминал Игорь. Как и обещал ей. Румын, с которым они делили палатку, даже обижался на Игоря за его неразговорчивость, пока до него не дошло.
— Ты, Игоряшка, наверное, девушку любимую в Москве оставил. Как это я сразу не сообразил? Что значит — годы не те!
Румын шутил. Годы у него были самые те. Только-только исполнилось тридцать. День рождения в лагере справляли. Ели ароматнейший, вкуснейший шашлык. Игорь как раз в тот день приехал, но к шашлыку опоздал — долго ждал местный автобус от Николаева до хутора со смешным названием Драный, потом попутку ловил и в лагере появился лишь поздно вечером.
С Румыном, несмотря на разницу в возрасте, они подружились. Игорь много рассказывал ему про Альбинку, наверное, поднадоел даже. Румын в свою очередь тоже делился переживаниями, связанными с женским полом. Рассказал и историю любви со своей бывшей женой — до сих пор любимой им женщиной. Но семейная жизнь не сложилась!
Румын никогда не жил в достатке. Видно, судьба такая. Она же наоборот! Поздняя дочка известного скульптора, который понаделал памятников «самому человечному человеку» почти для всех союзных республик, вообще не знала финансовых проблем. Материальное неравенство очень скоро рвануло непримиримым противоречием абсолютно во всем и превратило жизнь в войну. Именно войной с изнуряющими ежедневными битвами Румын и стращал Игоря, поскольку счел обстоятельства их личной жизни если не одинаковыми, то очень похожими.
Но то ли стращал нестрашно, то ли Игорь не боялся, только не захотел он съезжать от Румына, даже когда уехала мама и отец позвал к себе.
Надя собралась в Москву через пару недель после приезда Игоря. Сергей Матвеевич по ее совету перебрался в частный сектор. Она сама присмотрела для мужа чистенькую глинобитную мазанку километрах в полутора от лагеря. Съемное жилье, если поблизости вообще кто-то живет, начальнику экспедиции полагается, а расходы официально включаются в смету.
Но одно дело начальнику, другое — его сыну. Игорь не хотел пользоваться отцовскими привилегиями, да и приятельские отношения с Румыном сыграли не последнюю роль в его нежелании оставить палатку. Он смотрел на Румына с большой симпатией и доверием, которые только усиливались на фоне сердечного расположения к нему Сергея Матвеевича.
Была у Румына одна странность, можно сказать, бзик — неимоверная, патологическая брезгливость, которая заставляла его в ужасе отворачиваться от чихнувшего или не садиться на скамейки и стулья в общественных местах. Толпа, скученность, не позволяющие окружить себя некой санитарной зоной, были для него настоящей пыткой. По этой причине Румын ненавидел метро, а наземным транспортом пользовался в исключительных случаях, и то не в часы пик. В основном ходил пешком, превращаясь постепенно в марафонца и покрывая в течение дня какие-то нереальные для современного человека расстояния.
Особым ритуалом было мытье рук. Румын обрабатывал их только со щеткой, безжалостно втирая в кожу пену дешевого полухозяйственного мыла. При возможности еще и водкой дезинфицировал, распространяя такой ядреный спиртовой аромат, что хоть закусывай! Пересушенная раздраженная кожа мстила незаживающими трещинками, болезненной краснотой и непрекращающимся зудом…
Игорь, наблюдая антисептические причуды Румына, даже удивлялся, что тот полюбил археологию. Действительно полюбил и, копаясь в земле, начисто забывал о микробах.
Румын жалел, что Игорю не довелось увидеть курган в полный рост — он застал только невысокую насыпь гигантского основания. Раскопки великолепного четырнадцатиметрового красавца велись уже второй год, и в этом сезоне их предстояло закончить. Работали с утра до вечера, без выходных, и Игорь сильно уставал с непривычки. Болели руки, шея; ломило спину, но в награду ему очень скоро довелось испытать пьянящую радость первой археологической удачи. Снимая слой грунта, он наткнулся на остатки строительных носилок, забытых здесь при возведении насыпи. Дерево почти истлело, а железные детали сохранились неплохо. Находка зарядила его необычайным энтузиазмом и надеждой, которые росли с каждым днем по мере приближения к погребальным камерам.