Свадьба, устроенная Глебом для однокурсников, была какая-то ненастоящая. Ни Татьяна, ни Большаковы-старшие на ней не присутствовали. Татьяна сказала, что не хочет портить праздник безрадостным настроением, своих же родителей Глеб просто не пригласил.
От свадебного платья Альбинка отказалась. Длинный белый кушак, несколько раз опоясывающий тонкую талию, белая роза в волосах вместо фаты и короткие белые перчатки стали атрибутами туалета невесты.
За несколько дней до свадьбы Глеб пригласил учителя танцев, чтоб тот поставил для них настоящее аргентинское танго, что открывало бы свадебное торжество. В роскошном, полном драматизма танце каждый переживал свою драму. Даже когда Альбинка пленительно откидывалась на руку Глеба и он чувственно склонялся над ней в эффектном кордé, их объединяла лишь отчаянная тоска по утерянной любви. Это привносило в знойное зрелище ожидание такой пронзительной развязки, что казалось, на последних музыкальных аккордах оба партнера вонзят друг другу в сердце кинжал.
Накануне бракосочетания Глеб позвонил Сашке и предложил ей выйти за него замуж. Узнав от самой Альбинки о предстоящей свадьбе, она послала его к черту. На другой день, в то время как Альбинка с Глебом встречали гостей в «Праге», Сашка с братом входили в зал «Софии».
Идея провести этот вечер в ресторане принадлежала Игорю. Она не одобряла ее, но оставить брата одного не могла. В нем клокотала лихорадочная нервная активность, и Сашка боялась, как бы эта яростная энергия не нашла дурного выхода. Отчасти именно так и получилось. Сашка явно приглянулась молодому симпатичному официанту, который обслуживал их столик. В конце ужина он принес ей вазочку с красивым десертом, украшенным вишенками, и не включил десерт в счет. Можно сказать, подарил, о чем имел глупость сообщить Сашке.
Игорь словно ждал повода, чтобы затеять скандал. Назвав несчастного официанта, попавшего под горячую руку, вишневым хером — видимо, по аналогии с вишневым десертом, Игорь полез в драку. Когда к ним уже бежали со всех сторон, чтобы усмирить, он, не помня себя, запустил бутылку с остатками шампанского в огромное окно ресторана. Сашке стоило немалого труда загасить скандал и увести брата домой, дав честное слово, что шестьдесят рублей за разбитое стекло она принесет на следующее утро.
В конце зимы состоялся суд. Ульянского приговорили к девяти годам, но, не отбыв и половины срока, он умер от инфаркта в тюремной больнице.
Часть третья
Пройдет много лет, он будет стоять на засыпанной пеплом площади полуразрушенного города и вспоминать свой сегодняшний сон — страшный и подробный. Почерневшие от пожара и вывороченные камни домов, обвалившаяся местами зубчатая надстройка оборонительной стены, статуи богов, сброшенные с пьедесталов, смердящая мусорная куча у центральных ворот и наспех поставленные юрты — убогие и давно забытые в богатой скифской столице. Картина упадка будет ужасна, но знакома до мелочей. Сожженный и разграбленный Неаполь[7] еще не раз явится ему во сне, и скифский царь, желая задобрить как своих, так и эллинских богов, чтобы сон его не оказался вещим, взгромоздит за долгие годы на жертвенный холм целые стада коров, овец и быков.
Сон Скилура имел продолжение, и неизвестно, какая часть его — первая или вторая — напугала его больше. Скифы вообще проявляли чрезмерную серьезность относительно своих сновидений, считая их божьими посланиями, но всегда жаждали уточнения — от кого именно. А поскольку богов в скифском пантеоне насчитывалось множество, решить эту задачу было порой очень сложно. В Скифии даже появились толкователи снов — надо сказать, весьма уважаемое и прибыльное занятие. Важные, «государственные» сны обычно приписывали Зевсу. Все, что касалось благополучия семьи, — скифской богине Табити. Сон Скилура, с одной стороны, следовало считать посланием с греческого Олимпа, с другой — Табити также покровительствовала огню и вполне могла показать Скилуру неапольское пепелище.
Как бывает только во сне, картина разрушенного города внезапно исчезла, и на пороге своего дома Скилур увидел Колаксая — первого скифского царя. Не то чтобы он его узнал. Нет, конечно! Просто по неведомым законам сна сразу понял, что это Колаксай. Не говоря ни слова, тот с гневным лицом сорвал со скамьи белый плащ, который вместе с данью прислали вчера из греческого Херсонеса, и разорвал его в клочья. Последнее, что запомнил Скилур, — звон ударившейся об пол золотой фибулы, скреплявшей плащ на плече.
7
Н е а п о л ь — столица Скифии с III в. до н. э. до III в. и. э., Неаполь Скифский. Находилась на окраине современного Симферополя, раскопки которого впечатляют остатками древней архитектуры. (